Самоцветы русской короны. Часть 1.Сюжет 4. «Гостья из будущего. Рыжая бестия, мать Грозного царя». Елена Васильевна Глинская.

                И тогда Глинская поступает неординарно. Она созывает Думу и сообщает боярам, что она не знает, как до́лжно поступить: верить ли доносу, или это навет. Поэтому она предлагает решить вопрос Думе так, как ее члены сочтут нужным. Но донос поступил от Андрея Шуйского, два брата которого, Василий и Иван, преследуют свои цели и строят свои планы.

<С Шуйскими не запутайтесь, род их обширен: в Думе верховодят два брата, Василий и Иван Васильевичи. Это они играют сейчас, при Глинской, одну из главных партий.  Андрей же Шуйский – их троюродный брат, он Михайлович, он – будущий дед «смутного» царя Василия Иоанновича. Но и у Андрея есть брат по имени Иван – Иван Михайлович Шуйский-Плетень. Последний упомянут, как потенциальный беглец к Юрию Ивановичу вместе с доносчиком Андреем.>

С их подачи Дума и принимает решение Юрия Ивановича примерно наказать, наложить опалу и поместить в темницу, дабы другим неповадно было помышлять об измене (это для широкого круга пользователей), а заодно, для узкого круга Шуйских и к ним примкнувших – устранить главного их соперника в борьбе за власть. Конечно, главного: не считать же слабую женщину, рыжую бестию литвинку, потенциальной конкуренткой? Юрия хватают и сажают в темницу; именно в ту камеру, где окончил свои дни Дмитрий Внук – внук Ивана Великого. Из этой камеры, как и его предшественнику, Юрию будет не суждено выйти, он умрет там же через два года. И что же тут особенного, - спросит читатель? Отошла в сторонку и дала думцам самим схлестнуться. Да, если бы не последовавший сразу за этим второй ход, - шах и мат. Как только Юрий оказался в тюрьме по думскому решению, там же оказался и …  доносчик, Андрей Шуйский, ибо нечего стучать безнаказанно. Ну, или это результат «встречного» доноса, типа донес на Юрия, к которому сам планировал отъехать. Этому повезет больше: он доживет в тюрьме до смерти Глинской и выйдет на свободу с чистой совестью.

                И вот этот ход Княгини привел боярскую элиту в замешательство. Шуйские было отпраздновали победу, и бац – удар под дых. Одним ударом Глинская устраняет сразу двух конкурентов ее малолетнего сына – дядю малолетнего великого князя и самую мощную боярскую группировку Шуйских. Довершает разгром последних Овчина: после ареста Андрея он очень тактично объясняет старшему в группировке Василию Васильевичу Шуйскому, что его ждет, если он не будет всецело за Глинскую. С этой поры Василий Шуйский становится почетным председателем Думы и перечить Княгине не смеет до самой ее смерти, случившейся, скорее всего, не без его помощи, - не столь Шуйский прост, чтобы оставить всё без последствий…

                Следующий претендент на трон и следующий в очереди на расправу – Андрей Старицкий, младший брат умершего Василия III. Но с Андреем можно особо не торопиться: князь Андрей слывет человеком замкнутым и нерешительным, всецело поглощенным жизнью в своей относительно далекой вотчине Старице, которую обожает, а Москву не любит. Там, в Старице, он царь и бог, а в Москве он кто? Брат почившего Великого Князя, вынужденный всякий раз демонстрировать свою второсортность поклонами и клятвами в верности наследнику. Наследнику-то ладно, но еще и его матери, рыжеволосой бестии. А она требует все время этих клятв, требует, чтобы Андрей являлся с ними лично пред ее светлые синие очи. Всякое княгинино приглашение в Москву сопровождается ее заверениями в самых лучших чувствах, на что Андрей в свою очередь, также заверяет ее в верности своей клятвы Василию. Но от поездки отговаривается делами и болезнями. И по мере роста числа взаимных заверений растет и взаимное недоверие. История с Андреем разрешится к 1537-му году, когда Княгиня пошлет нарочного в Старицу с тем, чтобы тот привез Андрея в Москву, но доносчики шепнут ему, что из Москвы он просто так не вернется. И тогда Андрей решится. Правда, не сильно понятно, на что: вроде, и Литва рядом, но как-то не хочется эмигрировать из своей любимой Старицы. А еще и Новгород недалеко. Не дожидаясь московских посыльных, он уйдет с верным отрядом в сторону Литвы, но потом передумает и пойдет к Новгороду. А в Новгороде ему пообещают помощь, но только, зная о его нерешительности, потребуют честного клятвенного слова, что он не отступится, не передастся снова Москве. А вот Княгиня, видя его отъезд из Старицы, решит, что теперь-то точно Андрей проявил свою истинную сущность изменника, и пошлет наперерез к Новгороду Овчину с отрядом, дав тому указание доставить Андрея в Москву живым. Овчина предложит Андрею «не дурить», не сопротивляться и вместе поехать к Княгине, пообещав в этом случае свободу и возвращение после аудиенции с Глинской в Старицу. Но новгородцы напомнят Андрею о необходимости быть твердым до конца, их дружина выйдет к Андрею и встанет в ожидании его решения. Андрей не решится на столкновение и примет предложение Овчины. Новгородцы плюнут в его сторону и разойдутся по домам, а князь Андрей и Овчина  отправятся в Москву в одном экипаже, как повздорившие, но примирившиеся друзья. Так и предстанут перед Княгиней. Но Глинская встретит их неласково. Накричит на Овчину и прикажет заковать Андрея, как изменника, в железо.  «Позвольте, матушка, - скажет Андрей, - но ведь он мне обещал Вашим именем свободу и прощение, если я сдамся! И вот я Ваш». На что Княгиня повернется к Овчине и обрушится на него с гневом: «Да как ты смел обещать то, чего не вправе? Это моя воля, и впредь не обещай ничего моим именем». Андрея бросят в тюрьму вместе со всей его семьей, где он и умрет два месяца спустя. А нам останется гадать, разыграна ли Глинской и Овчиной эта сцена, или действительно Глинская обрушилась  гневом на своего фаворита, взявшего на себя больше, чем было дано. А в летописях сохранится о том замечательный рассказ, названный «Повестью о поимании князя Андрея Ивановича Старицкого»[11]. Хотя диалоги не оттуда, это я сам придумал. Но так и было.

                Но история с князем  Старицким случится позже, уже через четыре года правления Глинской, когда та станет вполне уверенной в себе правительницей. А вот при ее воцарении, вслед за Шуйскими и Юрием Дмитровским последует еще один шаг, который и сделает ее окончательно всесильной на троне. Настолько всесильной, что позволит переключиться с расчистки дороги на престол сыну на вполне себе важные государственные задачи.

                Не пройдет и месяца со смерти Великого Князя Василия, Юрий и Андрей Шуйский будут уже в темнице, и Глинская нанесет еще один удар. Он будет настолько неожиданным для бояр, что те уж точно поймут ее силу; отношение их к Княгине, как к явлению чужеродному и ненавистному, укрепится, но перечить ей точно уже не будут, что и сделает возможным перенос ее внимания с дворовых интриг на государство. Удар будет нанесен по ее дяде, Михаилу Глинскому.

                После истории с Шуйскими Княгиня будет привечать Овчину уже в открытую. Боярское окружение начнет шушукаться, шипеть и плеваться ядом, но за спиной. Еще траур не закончился, да что там, слёзы по Князь Василию не просохли, а она, видите ли, с Овчиной. Но все-то за спиной, а Глинский – он же свой. Он может и напрямую одернуть. Или хотя бы попробовать. Попробовал, на свою голову. Глинский не просто возмутится вольностью нравов свежеиспеченной вдовы, но потребует немедленного разрыва с Телепневым-Оболенским Овчиной. Было ли это, как трактуют официальные источники, попыткой вернуть принятые нормы нравственности, или же это было пониманием быстро ускользающего влияния дяди на Княгиню последним и реакция на это Овчины, как это трактуют поздние историки, не мне судить. Но сентенция Соловьева по этому поводу мне очень нравится: «Оболенскому и Глинскому стало тесно друг с другом, и Елена должна была выбирать между ними; она выбрала Оболенского»[12]. Глинского обвинили в том, что он, в нарушение клятвы Василию, захотел «держать государство». Но позиции Глинского были достаточно сильны, чтобы бояре признали такую формулировку, и к ней добавилось обвинение в отравлении Василия. Глинского Елена приказала поместить в ту же камеру, откуда она же его когда-то и вызволила, что, после «посадки» Юрия в камеру Дмитрия Внука, стало «фирменным стилем» их с Оболенским-Овчиной правления. Но на этот раз за дядю заступиться было некому, и он в этой камере  и умер два месяца спустя. Можно теперь и государством заняться.