Самоцветы русской короны. Часть 1.Сюжет 4. «Гостья из будущего. Рыжая бестия, мать Грозного царя». Елена Васильевна Глинская.

                По всей видимости, таким моленным храмом и становится удивительный и ни с чем не сравнимый (ибо аналогов просто нет) Храм Вознесения Господня в Коломенском. Часто говорят, что его построили в ознаменование рождения первенца Глинской и Василия, - будущего Ивана Грозного, но и это не совсем так. Известно, что освящение храма произошло 3 сентября 1532-го года Митрополитом Даниилом в присутствии Князя, Княгини и наследника. Наследник же родился 25 августа 1530-го года. Но объем работ по строительству храма таков, что за два года его провести ни технически, ни физически было невозможно, так что версия о том, что храм был не обетным, не во славу рождения наследника, а этакой отчаянной просьбой долго ожидающей наследника четы, кажется более вероятной. Более того, нам известно о посольстве Василия III к Папе Клименту VII в самом начале 1528-го года, в ответ на которое в Москве и появляется очередной Пётр Фрязин, которого, чтобы не путать с тем Петром Фрязиным, что строил Кремль в предыдущем сюжете, прозывают Петром Малом Фрязиным (еще его называют Петрок Малый), а на самом деле он Пьетро Франческо (Францизско) Анибале. Он и заложит фундаменты Храма летом того же 1528-го года, тщательно выбрав позицию, причем не только по соображениям ландшафтного дизайна, но и по более тонким особенностям выбора места, принятым в итальянском церковном строительстве. А таковыми являются холм над рекой, удаленность холма от береговой линии, и масса всего, включая обязательное наличие бьющих из-под земли ключей, ниже основания храма и выше береговой линии. Современные реставраторы не учтут целого ряда мелочей; укрепление береговой линии реки изменит уровень грунтовых вод, и ключи станут бить выше первоначального, подтапливая фундаменты и заболачивая луговину. Но голоса, кричащие о возможной некомпетентности современных государевых реставраторов и губительности такого отношения к шедевру, тонут где-то в свеженаполняющихся коломенских болотах. Да и выказывать недовольство государевым чиновникам во все времена на Руси непросто; зачастую для этого требуется сначала отъехать в Литву.

                Но прославится Пётр Малой не только этим; как и его знаменитые кремлевские предшественники Фрязины, он будет больше инженером, нежели зодчим, инженером в области фортификации. И это станет прямым государственным делом ставшей к тому времени полноценной Княгиней на престоле Глинской. А Храм Вознесения с тех пор будет стоять непревзойденным памятником, конструкционном шедевром, не знающим аналогов в мире; ни одна шатровая церковь до него не была выполнена в камне, а такого количества инженерных решений и новшеств, пожалуй, и нет больше нигде. Не зря именно ее считают символом Русского Возрождения в архитектуре. Памятник ЮНЕСКО, открывший новый этап каменного зодчества на Руси, произведенный на свет великим русским архитектором Пьетро Франческо Анибале, молитвами княжеской четы.

                Кстати, есть еще одна маленькая деталь, которую часто упускают из виду. Князь, при всей его «щегольской» любви к Глинской, всё же человек набожный и не чуждый норм христианской добропорядочности. И потому Князь остро переживает развод с Соломонией, считая его делом, вообще говоря, богомерзким. Для покаяния и очищения от совершенной им, пусть и по государственным соображением, но, всё-таки, скверны двоеженства, он просит наложить на себя епитимью, сроком на два года. Мы не знаем, какие еще запреты, кроме канонического запрета на Причастие, были наложены  этой епитимьей на Князя, но посольство к Папе в этот период  впрямую связывается с ее окончанием. Стало быть, запретов могло быть и еще больше, раз даже к Папе нельзя было ездить. Вот тут я попадаю в категорию домыслов. А не было ли отсутствие рождения наследника в этот период у супружеской четы следствием еще какого-то ограничения? Тогда всё становится на свои места. Акт «прегрешения» Князя фиксируется не фактом развода, а фактом появления у него второй жены. Значит, прегрешение совершено в январе 1526-го года. Двухлетняя епитимья тогда оканчивается в январе  1528-го. И только с этого момента может начаться тщательная работа по получению наследника, оканчивающаяся в августе 1530-го полным успехом. Впрочем, и без этого домысла можно объяснить долгое отсутствие наследника перед его появлением: я консультировался на этот счет у специалистов по лечению бесплодия, и получил исчерпывающий и научно обоснованный ответ: «Бывает». Ибо на всё воля Божья.

                Еще одна интересная деталь. Примерно в этот момент в Коломенском появляется еще один храм – Усекновения Главы Иоанна Предтечи. И этот храм – еще одно чудо архитектурной мысли. Как считается, его необычайная конструкция послужила прототипом для знаменитого Покрова на Рву – Храма Василия Блаженного зодчих Постника и Бармы. Сходство конструкции этих храмов дает право на предположение об их общем авторстве, однако точных указаний на авторство нет. Как нет и точных датировок его постройки – диапазон составляет от 1530 и до 1554 годов. Но вот название, связанное с именем Иоанн, да еще и посвящение двух его пределов – Зачатия Анны и Зачатия Иоанна Предтечи – наталкивают нас на мысль, что и он может быть моленным, причем по тем же причинам. Что до имени наследника – Иоанн – известно, что Василий изначально хотел так назвать сына в честь своего отца. Это имя наследник и получит в крещении, но первоначально родится под именем Тит.

                Наследник появится на свет 25 августа 1530 года. С этого момента жизнь молодой Княгини будет подчинена ему, хотя при дворе появится Агриппина, полюбившая и младенца, и его мать,  а вместе с ней и брат Агриппины Иван Телепнев-Овчина, всецело преданный обеим – сестре и Княгине – женщинам, которых будет всячески опекать и оберегать от нападок презирающих Княгиню бояр. За младенца и его мать будут горой стоять и высокопоставленный Телепнев-Немой, и благодарный дядя, Михаил Глинский, занявший в очередной раз ведущее место при дворе. И еще с ней, конечно же, будет ее мать, Анна Якшич. На радостях, Великий Князь простит всех своих опальных сподвижников, «объявит амнистию», и на свободу выйдет, в том числе, и Иван Юрьевич Шигона-Поджогин, который сразу займет ведущее, наряду с Телепневыми и Глинским, место среди главных советников Василия, которые и составят этакий «президиум» боярской думы. А еще через два года, 30 октября 1532-го года, у Князя и Княгини родится еще один сын, Юрий. И это принесет Княгине новые хлопоты, которые еще сильнее отодвинут ее от государственных забот ближе к  семье и потомству: Юрий родится глухонемым.

                В литературе часто встречается версия, что не только глухонемым, но вообще ущербным, будет он болезненным (что похоже на правду) и слабоумным. В одном месте я даже прочел, что он, по всем признакам, был болен синдромом Дауна. Это, конечно, чистой воды наговор: Юрий проживет потом 30 лет, его будет любить и оберегать его старший брат, брать его в походы и даже доверять руководить боевыми отрядами – в походах на Новгород, Псков и Казань. В 15 лет Юрия женят на княжне из рода Палецких, которые и будут управлять имениями, полученными княжичем по Духовной отца, и в этом браке у него родится сын. Юрий, конечно, мог производить впечатление умственно отсталого,  но я полагаю это следствием его глухоты и немоты, поскольку воспитать такого ребенка в те времена вряд ли было возможным. Но Елена старалась изо всех сил. А вот общество воспримет, когда это откроется, появление неполноценного ребенка в великокняжеской семье как очередное подтверждение неполноценности и порочности самой Глинской; в общественном мнении все напасти объяснялись как раз обстоятельствами появления Глинской, совершенно неприемлемыми для норм того времени. Напасти – это кара Божья за те самые богомерзости, что позволил себе Василий по отношению к Соломонии. Впрочем, в этот момент Елена занята семьей, а от всех неприятностей, включая неприязнь бояр, ее надежно оберегает всесильный муж и его ближайшие сподвижники, любящие ее искренне – Телепневы и дядя Глинский. А с детьми она справляется при помощи матери и няни Агриппины, которая души в отпрысках не чает. А брат Агриппины, Телепнев-Овчина, вообще готов ее на руках носить; ловит каждый ее жест и по первому зову исполняет желания. Да и красив он. Кажется. В общем, можно жить и в своем мирке – пусть бояре дружно ее ненавидят в промежутках грызни между собой. Их тоже есть, кому сдерживать: муж хоть и стареет, но пока силён.

                Так бы и жила себе Княгиня при муже и детях, и мы бы не включали ее в «корону» правительниц, но даже такая, напряженная и полная сложностей и забот, но спокойная, размеренная и, в общем-то, счастливая жизнь во благо семьи, тоже когда-то заканчивается. Причем, как обычно, внезапно.

                Князь фактически «сгорел». От момента, когда он, одолев очередной раз татар и помолившись о том в Троице в день памяти Чудотворца Сергия (25 сентября/8 октября), отправится на охоту в любимый Волок Ламский и впервые почувствует себя нехорошо, и до своей кончины в Москве (21 ноября/4 декабря), пройдет всего два месяца. Тогда, приехав на Ламу, он обнаружит у себя на бедре, в районе «нужного места», маленькую болячку величиной с булавочную головку, но уже через сутки она станет так болеть, что он с огромным трудом сядет на лошадь. А еще через день с трудом дойдет от опочивальни до бани. И так всё хуже и хуже, до момента, когда, за две недели до смерти, из его болячки вытечет больше таза гноя и «выйдет стержень в полторы пяди» (около 25 см). Потом немного полегчает до смерти. Два месяца его жизни окажутся описаны поминутно – как несли на руках из Волока в Иосифов монастырь молиться Пречистой, как он не смог сесть в Храме, но не позволил себе присутствовать на молитве лёжа – так и лежал на паперти у Храма, когда монахи молились о его выздоровлении внутри. Как и кого он звал к себе, как и с кем разговаривал. Как посылал в Москву тайных верных гонцов за Духовными грамотами отца и деда, чтобы по их образцу и подобию составить свою. Как и с кем советовался, составляя её. Как везли его в повозке в Москву, как переворачивали с боку на бок. Как в Воробьево он ждал переправы, как ее спешно наводили у Дорогомилова, чтобы въехать в Москву по-тихому, поскольку полна тогда была столица иностранных послов и купцов. Как переправа обрушилась под его повозкой, и как его верные подданные удержали ее на руках, не дав уйти под неокрепший лёд. И как потом он прощался, сначала – со старшим сыном, благословляя его. Как делал это, запретив говорить  о том Княгине – та была последней во всей Москве, кто узнал о его приближающейся кончине. И как прощался с ней самой и с младшим Юрием, которому был годик. И как потом принимал постриг под именем Варлаама, а брат его, Андрей, не давал, препятствовал. Всё это описано в удивительном произведении, известном нам под названием «Повесть о болезни и смерти Василия III», а полностью называющемся «Сказание о Великом Князе всея Руси Василии Ивановиче, о том, как он ездил осенью в свою вотчину на Волок Ламский охотиться, и как заболел он там, и монашеский сан принял, и сына своего Великого Князя Ивана Васильевича на царство благословил, и о преставлении его, и о погребении». Это произведение дошло до нас в 15-ти списках различных летописей, с разными вставками и небольшими различиями от одного списка к другому. Лучше всего, как мне кажется,  это прочесть в Электронных публикациях Института русской литературы (Пушкинского Дома) РАН[9]. Там, кстати, прочесть можно и в оригинале, и в переводе, и методом сравнения одного с другим; текст там дан по древнейшему списку – Новгородского летописного свода.