Самоцветы русской короны. Часть 1, Сюжет 3. «Начинается земля, как известно, от Кремля». Софья (Зоя Фоминична) Палеолог.

К предисловию.

К предыдущему сюжету (Софья Витовтовна).

Сюжет 3. «Начинается земля, как известно, от Кремля». Софья (Зоя Фоминична) Палеолог.

«Для каждого мужчины движущая сила – это женщина.

 Без женщины даже Наполеон был бы простым идиотом».

 Джон Леннон.

                Собственно, это та самая женщина-исключение, о которой я написал во введении. Софья, конечно же, была Великой Княгиней по статусу, как жена своего мужа Великого Князя, но никогда не была правительницей, «княгиней на троне». Но тем интереснее будут ее в самом прямом смысле судьбоносные для страны действия.

                В тот год, когда в кремлевском Вознесенском монастыре закончила свой земной путь героиня предыдущего нашего сюжета, Софья Витовтовна, произошло еще одно событие, повлиявшее на ход всей мировой истории, а христианскую историю перевернувшее вверх тормашками. В 1453-м году, 29-го мая, после длительной осады османскими турками, пал Константинополь. Восточная Римская Империя, она же Византия, прекратила своё существование. Зоя, ставшая Софьей несколько позже, это событие не застанет, она родится два года спустя. При падении Константинополя погибнет последний византийский Император Константин XI Палеолог, лишь незадолго до того унаследовавший Византийский трон от старшего брата Иоанна VIII Палеолога, женатого на вскользь упомянутой в прошлом сюжете старшей дочери Софьи Витовтовны Анне. Только у Иоанна с Анной детей не случится, поэтому последним Палеологом на троне и станет его брат Константин. 29 мая османы ворвались в Великий Город, и Император, понимая, что битва проиграна, снял с себя  все знаки императорского отличия и стал сражаться с врагом, как простой солдат. Так он и погиб. Дальнейшая судьба его тела – всего лишь легенда: турки лишь спустя некоторое время, расчищая город от тел защитников, обнаружили солдата, на котором были очень дорогие пурпурные сапоги, по которым и опознали Императора.

                Падение Великого Города Империи, «Второго Рима», вызвало к жизни изменение хода целого ряда глобальных процессов как в самой Церкви, так и в окружающем ее мире, запущенных задолго до этого события. Начавшееся еще за 100 лет до времени нашего первого сюжета об Ольге разделение западной и восточной ветвей христианства было длительным процессом,  сопровождавшимся постоянным присутствием и деятельностью огромной когорты Святителей обеих сторон, пытавшихся не дать Церкви разойтись по своим – западным и восточным – углам. К окончательному оформлению Великого Раскола стороны пришли в 1054 году, когда папские легаты положили на алтарь Святой Софии Константинопольской отлучительную грамоту, предававшую анафеме Константинопольского Патриарха, который, в свою очередь, предал анафеме этих самых легатов. Но даже после этого изрядная часть христианских умов старалась раскол преодолеть. Иногда этому способствовали внешние обстоятельства, такие, как первые Крестовые Походы, где «святая цель» – освобождение Гроба Господня от «неверных» – соединяла стороны, заставляя их забыть о мелочных распрях. Но, как обычно и бывает практически всегда, со временем «святая цель» начинает использоваться как оправдательный лозунг для чего-то меркантильного, для местечковой и личной выгоды тех, кто решает ею прикрыться. Так и случилось в 1200-х годах во время 4-го Крестового Похода, когда ушлые венецианцы решили идущих к Гробу Господню латинских рыцарей направить на неудобный им Константинополь. Не дойдя до Иерусалима, рыцари Креста штурмом взяли Византийскую столицу, а, овладев ею, никуда дальше не пошли: «святая цель» оказалась лишь поводом начать поход; дойдя же до места, где можно разойтись (в смысле, расходиться) – пограбить, пожечь и поиздеваться над богатым населением, – зачем куда-то идти еще? Ну и что, что это фактически единоверцы и «братья»; они же «заблудшие», так что можно  их «освободить», от их «неправильных» церквей, «еретических» книг, а заодно от их богатой собственности, от домов, жен и детей. Говорят, что Папа Иннокентий III изначально ставил две задачи перед этим походом. Одну глобальную – вернуть Иерусалим в лоно христианства, и другую более локальную для обывателей, но не менее глобальную для себя – объединить церкви, а на самом деле, подчинить Византийскую церковь себе. Оттого и пропаганда тех времен работала вовсю. А когда Константинопольский Император отказался участвовать в его действиях, гнев Папы и мощь его пропаганды обрушилась на Константинополь, борьба с которым сначала заслонила, а потом и перенацелила «святую цель» (простите). А тут еще и ушлые венецианцы. Впрочем, у этих событий есть много самых разных трактовок, так что у вас есть шанс объяснить это всё как-то по-другому, тем более 4-му Крестовому походу предшествовала «Константинопольская резня», когда греческое население города вырезало латинское.  Но, так или иначе, захваченный и оскверненный Константинополь оставался в руках единоверных «братьев-освободителей» еще полвека, вбив жирный гвоздь в крышку гроба возможного объединения – Унии – двух ветвей одной Церкви.

                Византия вернула себе свою столицу через полвека. Но, как принято считать теперь, былого величия и былой мощи Константинополь так и не достиг, что и сыграло, в результате, определяющую роль в событиях уже 15-го века: турки-османы постепенно, шаг за шагом, проглатывали куски ослабленной Империи, пока не взяли в 1453-м ее главный город.

                Постепенность продвижения османов спровоцировала еще одну попытку создать христианскую Унию. Видя, как уменьшается под турецкими ударами его Империя, как, одна за другой, Византийские области и территории переходят под контроль неверных, Иоанн Палеолог понимает, чем это кончится; понимает он также и то, что не справиться ему в одиночку. И единственная сила, которая могла бы попробовать противостоять турецкой экспансии – объединенная христианская коалиция. В 1438 году Император сам едет в Италию и уговаривает Папу Евгения IV созвать Вселенский Собор с единственной целью – достичь подписания Унии между Церквями. Эта цель оказывается важной для обеих сторон: Палеологу во что бы то ни стало нужны союзники, тогда как у Папского престола появляется возможность объединить Церкви на своих условиях, «продавить», пользуясь ситуацией, любые, нужные ему уступки со стороны Византии в обмен на возможную военную помощь.

                Византийское духовенство встречает идею Унии в штыки, уж больно разногласия серьёзны, да и «святость» братьев по вере еще на памяти. Но на Собор едет; скорее по принуждению и под угрозами репрессий со стороны своего же Императора, чем по униатскому желанию. При этом  так ожесточенно сопротивляется латинским требованиям, что многократно порывается прервать дискуссии и покинуть собрание. Но Император непреклонен. Дабы не допустить бегства своих первосвященников, он уговаривает Папу перенести место Собора из Феррары во Флоренцию. Папа идет и на это, оправдывая перенос вспышкой чумы. Это, конечно, отговорка: чума закончилась двумя месяцами раньше переезда. Но и этого мало: Император фактически запирает своих переговорщиков в стенах Собора, не позволяя покидать резиденцию до тех пор, пока те не подпишут всего, что от них требуется. А когда и это не помогает, лишает свою делегацию денег на пропитание. Через пять месяцев фактического голодного заключения Византийская церковь подписывает с Римской Унию практически на условиях последней.