Самоцветы русской короны. Часть 1, Сюжет 3. «Начинается земля, как известно, от Кремля». Софья (Зоя Фоминична) Палеолог.

                 Еще через год, в начале русско-литовской войны, русские войска наносят поражение литовцам в битве при Ведроши. В этот момент в летописях появляется известие об отъезде Василия к Вязьме, что можно, конечно, трактовать, как угодно, но трактовка в пользу участия Василия в войне на первых ролях мне кажется предпочтительной. А в сентябре Василия уже именуют великим князем «всея Руси». К марту Василию отходит судебная власть на Белозере. Наконец, 11 апреля 1502 года Иван III налагает опалу на Дмитрия Внука и его мать, Елену Волошанку, а Василий объявляется великим князем окончательно. Сразу за опалой Дмитрия и Елены следует их домашний арест, тут же переходящий в заточение, из которого конкурентам выбраться будет уже не суждено. Уже после смерти Софьи, но еще при жизни Ивана, в тюрьме умрет Елена Волошанка, а в 1509 году и Дмитрий. Как напишет об этом Герберштейн, «одни полагают, что он погиб от голода и холода, другие — что он задохнулся от дыма» [9].

                Заговор непонятного происхождения, разгромивший оппозиционную Софье элиту, не был последним, будет еще «ересь жидовствующих».  Мы ее коснемся немного ниже, но давайте попробуем посмотреть на описанное через призму догадки о «снобистском счастье княгини» – помните, из двух составляющих, – «Великий муж, правящий Великой страной»? Я только прошу тут отметить для себя две ремарки: во-первых, это я думаю, что княгиня так думает; не факт что это так на самом деле. И второе: сформулированные мной потенциальные мысли княгини не приписывайте мне; я, конечно, не считаю, что может в принципе быть каста приближенных к Богу правителей. Более того, я считаю такую философию в наши дни отвратительной и ведущей к чудовищным последствиям, что не мешает мне считать ее вполне возможной в Средние века и полагать, что именно так и обстояли дела в княгининых мыслях.

                Итак, «мой великий муж правит моей великой страной». Кроме того, как следствие еще и третье: «которую наследует мой великий сын». Великий муж означает принадлежность его, как и ее, к той великой касте имперских правителей, власть которым дана от Бога и которым нет равных среди прочих. Но что она видит? Муж устраивает советы, где люди, пусть умные и достойные, смеют настаивать на своей правоте. Нет, пусть высказывают мнение, но решать может только он. Может – в смысле имеет право. А если у кого-то из нижнего круга получается влиять на решение мужа – значит, либо этот кто-то слишком приблизился, и его надо спустись на его землю. Или муж (сын, она сама) недостаточно высоко. Значит – поднять, иначе, при недопустимой близости может случиться переворот, а его нельзя допустить даже в мыслях: как это простолюдин может покуситься на «божественное» место императора? При этом «великость» - штука безусловная. Дана-то она от Бога, но именно это становится камнем преткновения: Палеологам она была дана однажды, и каждый следующий наследовал ее от предыдущего. У нее она есть. Но у Ивана-то нет! В этой логике Иван – подготовительное звено и к великости будущих поколений, начиная с Василия, и к великости самой будущей Московии. И допустить потерю наследования, допустить передачу власти не ее сыну, а Ивану Молодому или Дмитрию Внуку, не имеющим в своих жилах императорской крови, ну никак нельзя. А значит, уровень мужа надо поднимать максимально высоко, а сына Василия – еще выше: у него-то точно есть частица императорской крови. Убирать советы или прерывать их плачем. Устранять советчиков, пусть и достойных. И постепенно, шаг за шагом, увеличивать отрыв царствующей фамилии от остальных; формировать культ этой фамилии, в том числе, и внешними атрибутами:

– Геральдикой. И в Московии появляется герб – двуглавый орел, тот самый, что был фамильным гербом Палеологов, и который станет символом страны и объектом поклонения на все последующие годы. У великого князя, пусть и эпизодически, начнут мелькать новые титулы – «царь» и «самодержец».

– Чеканкой собственной монеты. Мало того, что собственной, но и из собственного металла. И Иван III (а кто же еще?) организует экспедицию на Печору в поисках собственного серебра и меди. Возглавит эту экспедицию мужчина по фамилии Палеолог, и нам остается гадать, Андрей это, старший из братьев Софьи, или Мануил – младший. О первом известно, что он бывал в Московии, но известно также и то, что Софья не смогла его достойно пристроить. О Мануиле не известно в этот период ничего, но последующая его служба в султанском флоте говорит за то, что экспедицией на Печору руководил именно он. А в качестве рудознатцев в эту экспедицию Палеолог берет с собой двух греков, Ивана да Виктора, да еще 240 рабочих. На Цильме, притоке Печоры, в 1492-м году закладываются рудники, а с 1496 года начинают работать и медеплавильные печи[10].

– Присоединением к Москве Ярославля, Дмитрова, Ростова, Белозера, Новгорода, Твери, Вятки, Рязани, Пскова (последние два были окончательно присоединены в правление Василия III, их сына). Во всех этих местах устанавливается центральная власть, исключающая федеративность, а правитель всего этого поднимается на новую ступень: больше земель – выше полет – больше отрыв.

– Изменением законодательства. В 1497 году вводится Судебник – фактически, единый законодательный кодекс, унифицирующий законодательство по всей русской земле, в том числе, присоединяемой к Москве, определяющий права и статус всех сословий. Там и прописывается, в том числе, что князь это князь,  боярин это боярин, ну а холоп – это холоп.

Трудно сказать, насколько Софья была соавтором всех этих новшеств или ее части, но власть, благодаря им, становится автократической – по типу тех деспотий, которые, как отец Софьи Деспот Фома, правили Византией. Многие исследователи и популяризаторы говорят о перерождении со временем  древнерусских властных порядков, где княжеская власть была «первой среди равных», в автократию, деспотию и далее в самодержавие, где власть встала на уровень, недостижимый для остальных. Самодержавие, неизменно сохраняющее свои признаки во всех послемонгольских государственных образованиях России и СССР, где власть «от Бога», которая «знает», в силу своей богоизбранности, что она делает, и перечить ей невозможно по ее природе. Когда причинами такой трансформации называют ордынское влияние, выжегшее татарским огнем древнерусскую демократию и перенесшее на выжженное поле деспотию восточного образца, я ухмыляюсь. Нет, конечно! Татары татарами, но ничего бы так глубоко не въелось в наше общество, если бы не Византия и не последние ее представители, перенесшие на обильно унавоженную татарским деспотизмом почву принципы «более продвинутого» и оттого более жесткого и более уверенного в себе деспотизма византийского. Софья просто не могла допустить, чтобы Ивану III наследовал бы не ее сын, потомок великих императоров, а Молодой Иван или Дмитрий Внук, в жилах которого нет византийской имперской крови. Тогда вся конструкция, которую она так долго и аккуратно строила, рухнула бы.