Историко-географический обзор ВВП. Очерк четвертый. Движение по Сибири на примере пути Москвитина

       В начало (Очерк 1. Введение).

       К предыдущему очерку (Очерк 3. Лес и степь. Дороги и остроги).     

Часть первая, предыстория.

                Попробуем проследить процесс движения по «открываемой Сибири» на примере одного конкретного пути. Для такого анализа очень интересен путь казаков Ивана Москвитина – первого, как считается, европейца, вышедшего на берег Охотского моря. Про первенство поговорим; но факт остается фактом – срубленный на охотском побережье острожок Улья – первое русское поселение на Тихом океане.  Всё, что нам известно об этом походе, известно из нескольких документов:

1. Отписка ленских воевод Петра Головина и Матвея Глебова «с расспросными речами томского атамана Дмитрия Копылова, бывшего на реке Алдане для ясачного сбора и открытия новых земель»

2. «Скаска» казака Нехорошего Иванова Колобова о своих службах на реках Улье и Охоте в отряде Ивана Москвитина.

3. «Роспись рекам и имяна людям, на которой реке которые люди живут, тунгуские роды по распросу Томского города служилых людей Ивашки Москвитина да Семейки Петрова, толмача тунгускова, с товарищи»   — составлен в Якутске в 1641 г., сразу же после возвращения москвитинцев из похода.  Третий документ – самый ранний и полный. Это своеобразный походный дневник, в котором перечислены реки, на которых довелось побывать казакам или о которых они услышали от местных жителей. По этой «росписи» мы и составим маршрут и график движения.

Частично оригиналы можно прочесть тут - https://www.booksite.ru/fulltext/russ_america/02_30_3.html

Итак.

                31 января 1636 г. Томский воевода послал на Лену служилых людей под командой казачьего атамана Дмитрия Копылова с задачей обследовать новые районы «Ленской землицы», еще не занятые енисейскими и мангазейскими отрядами.  Отряд насчитывает примерно 50 человек, в числе которых – десятник (при выходе из Томска – рядовой) Иван Москвитин. Перезимовав в Якутске, весной 1638 года они спускаются по Лене к Алдану и дальше поднимаются по Алдану вверх 5 недель, иногда на веслах, но большей частью шестами и бечевой, и приходят к местечку, которое Копылов решает сделать центром дальнейшей колонизации —  Бутальскому острогу.  Не так давно (80-90 годы 20 века) обнаружен еще один документ –

4. «Распросные речи» И.Ю. Москвитина и Д.Е. Копылова, записанные в Томске в 1645 году (http://sibrelic.ucoz.ru/publ/akty_istoricheskie_1640_1649gg/akty_istoricheskie_1645g/1645_09_28/107-1-0-1321), позволивший определить, в том числе, местоположение Бутальского острога — это устье правого притока Алдана, реки Джанда (в челобитной – Янда), у современного поселка Кутана, то есть в 265 км (а не в 100, как считалось раньше) вверх по Алдану от устья Маи. Насколько мне известно, никакого планового изучения Бутальского острога до сих пор не было, так что исследователи и археологи – вэлкам. И сколько еще неразобранных и неизученных документов, разрозненных, свезенных из Якутска, Томска и Тобольска в разные места Москвы, хранят наши архивы?

                Маршрут Копылова от Якутска до точки «старта» Москвитинской партии – более 1300 км вверх по Алдану.

                Вас пока ничего не смущает?

                1637 год. Якутск к этому моменту существует только 5 лет, да и то на своем первоначальном месте, несколько ниже сегодняшнего по Лене. Именно в 1638-м году его переносят, из-за агрессивности якутских аборигенов, туда, где он сейчас и находится. Гарнизон Якутского острога составляет 20 человек служилых. А тут - 50 пришлых, да еще и в неспокойных условиях. И пришлые эти по весне не остаются строить новый якутский острог и защищать его, а  «снимаются» с недостроенного места и идут еще за тысячу триста верст с поисковыми целями.

                Ну, хорошо. Откуда они, из Томска? Томск, конечно, старше Якутска, но не сильно. Томск основан указом Бориса Годунова в 1604 году – тогда к царю пришло посольство зуштинских татар с Томи с просьбой взять их под защиту Русского царства, ибо и киргиз понаехал, житья не дает, и друг степей калмык совсем распоясался (лес и степи, да?)  Тогда и рубится Томский острог - для защиты новоподданных татар от степняков. Рубится силами посланных из Тобольска для этой цели стрельцов (Василия Тыркова) и казаков из Сургута (Гаврилы Писемского). Население Томска – 286 человек в 1626 году и 1000 человек служилых в 1646-м. 1636-й – посредине, так что пусть будет 500. То есть, воевода неспокойной пограничной крепости с гарнизоном в 500 человек посылает отряд в 50 человек, каждого 10-го, в поход за новыми землями, сама «база» которого отстоит на 3000 верст (2561 км по прямой, а по путям – так за 4000 будет)?

А стартовая точка – еще на 1300?

                Если предположить, что Копылова кто-то должен был послать это сделать, то уж никак не томский воевода. Уж тогда центральный, сибирский, то есть, тобольский. А вообще говоря, это прерогатива Царя-батюшки. Но только Копылов – это не Беринг, экспедиции которого готовит вся страна, он - всего лишь пятидесятник, всего лишь один из. (Следующая картинка - «легенда» карты острогов и связанных с ними маршрутов первооткрывателей из предыдущего очерка; конечно же, там не все имена).

                 Копаясь в архивах, обнаруживаем объяснение — 11 января 1636 г. томскиий казачий атаман пятидесятник Дмитрий Епифанович Копылов, служилый человек Фома Федулов и енисейский подьячий Герасим Тимофеев подали томскому воеводе князю Ивану Ивановичу Ромодановскому челобитную (челобитная, в отличие от всех остальных документов – «скасок», росписных речей и пр,  подается всегда только на имя Государя, но вручается непосредственному руководству, вольному решить вопрос самостоятельно, а буде нет – отправить дальше по инстанциям), в которой утверждали, что знают дорогу «на реке Сивирюю, а живут на той реке тунгусы многие… а на тебя государь, ясака с тех тунгусов не имывано, и служилые твои государевы люди в тех землицах не бывали». То есть, это не князь Ромодановский отправил своих подчиненных за 5 тысяч верст, это они сами (sic!) туда отпросились. Сами и место определили, куда. А князь их отпустил. (А вот, кстати, еще ремарка: на челобитную от 11 января ответ следует 31 января. Как вам скорость документооборота? Видать, дельное что-то Копылов предложил Ромодановскому). Так что надо разбираться, кто они такие,  Копылов, Москвитин, Колобов и еще 47 человек. И не только они – вон, сколько еще имен на картинке. И не только на картинке:  население «отправных точек» экспедиций — того же Томска, например, —  растет в это время очень быстро, с 200 до 1000 служивых – в 5 раз за 20 лет. То же происходит и с другими городами на западе Сибири. Очевидно, что происходит некий всплеск миграционного потока из европейской части в Сибирь.  За счет кого?

                Дмитрий Копылов – человек из сословия, называемого тогда «дети боярские». Сословие, наряду с дворянами, «служилых людей по отечеству», людей, которые были обязаны служить Государю, а за службу свою получали поместья и наделы.  Приехав в Томск с отцом, Дмитрий Копылов уже там поступает на службу — становится казаком, а по сословию – казацким пятидесятником. О Москвитине нам мало что известно. Отсутствие его имени в реестрах землевладельцев и прочих документах говорит нам о том, что он, скорее, простолюдин, «голытьба». Да и фамилия – Москвитин – скорее, прозвище (фамилии тогда были только у знати), указывающее на то, откуда он родом. Единственное, что мы знаем уверенно о нем и остальных участниках похода, —  то, что они казаки. То есть, все они —  служилые люди, но, кроме самого Копылова, «служилые по приказу». И все они казаки. Начинается теперь самое сложное – нужно ответить на вопрос, кто такие казаки.

                Не пугайтесь. Если мы здесь и сейчас пустимся в рассуждения о том, кто такие казаки, в их этимологию и этнологию – мы навсегда завязнем, позабыв о географии. Над этим вопросом бились такие умы, как Вернадский и Гумилев, посвятив вопросу происхождения и этногенеза казачества изрядную долю своей жизни. Давайте возьмем самые простые определения.

                Две самые любимые мои цитаты — С.М. Соловьев: «Во-первых, мы видим, что заселителям земель можно было всегда найти таких людей, нетяглых и неписьменных (не переписанных), людей, не имеющих собственной земли, собственного хозяйства и долженствующих потому кормиться работою на чужих землях, при чужих хозяйствах, при чужих промыслах; а такие-то бездомовные люди именно назывались у нас казаками. Но понятно, что между этими людьми находилось много и таких, которые не хотели жить на чужих землях, в зависимости от чужих людей и предпочитали вести воинственную, опасную, но более привольную, разгульную жизнь в степи, на границах и далее, за границами государства; куда должны были деваться люди, выбывшие из городов и волостей, которых населители земель не имели права принимать к себе? Существование казаков как пограничного воинственного народонаселения было естественно и необходимо по географическому положению древней Руси, по открытости границ со всех сторон; на всех границах долженствовали быть и действительно были казаки, но преимущественно были они необходимы и многочисленны на степных границах, подвергавшихся постоянным и беспощадным нападениям кочевых хищников, где, следовательно, никто не смел селиться, не имея характера воина, готового всегда отражать нападение, сторожить врага». (здесь и ниже выделено мной – К.В.) (Соловьёв С. М. История России с древнейших времён).

                В. О. Ключевский: «И всё на севере, в эпоху сосредоточения, принимает характер прочности, оседлости, вследствие чего земельные отношения, условливающие прочность, получают важное значение; общество сознаёт различие земского человека, оседлого собственника, от вольного казака, представителя старины, старой эпохи безнарядного движения; этому представителю старины трудно в новом обществе, он уходит на простор в вольную степь и там ждёт случая вступить в борьбу с враждебным ему новым порядком вещей».(Ключевский В. О. Курс русской истории в 5 частях).

                Итак, казаки, в нашем с вами понимании, относительно их географической роли — люди вольные, не связанные никакими обязательствами, готовые к работам по найму и свободно перемещавшиеся с места на место, независимо от их языка, веры и происхождения (Конечно, независимо: казаки были и на Руси, и в Польше, и в Великом княжестве Литовском).

                Определяющими в понятии «казачества» являются два момента. Во-первых, их личная свобода. Она включает в себя и свободу в смысле прав, и свободу в смысле следования заведенному порядку вещей, независимо от стремления властей реформировать этот порядок. В этом случае политизированное слово «свобода» лучше заменить на более подходящее «волюшка». Во-вторых, это активное неприятие любых нововведений, ограничивающих эту самую «волюшку». Но история нас учит, что все ее развитие (по крайней мере, наше) идет в сторону как раз укрепления государства, централизации, что, естественно, «волюшку» ограничивает. Любое «закручивание гаек» приводит к росту недовольства; но, будучи не в силах противостоять ограничению «волюшки», свободолюбивый человек стремиться убежать от «гаечных ключей», туда, где можно продолжать жить согласно своему разумению и привычкам – своей «волюшке». Куда убежать? Да подальше от «слесарей с ключами», туда, где природа позволяет жить, а карающая рука государевых новшеств еще не дотянулась. По тем путям, которые были всегда.

                Вообще говоря, все то, что я сказал, относится не только к казачеству. То же самое можно сказать и о поморах; а, сдвинувшись по временной шкале влево (см. очерк 1) – и о новгородских ушкуйниках, и даже о варягах, ибо понятие «варяги» — тоже отнюдь не этническое. Просто гайки закручивались всегда, и всегда от этого люди повольней, поудачлевей, попредприимчевей, стремились уйти, лишь бы были пути. А пути у нас были всегда… Ну и еще момент. Волюшку могло ограничить не только «всевидящее око» Государя; иногда сама природа требовала переселений. Засухи, похолодания, оскудение почв – все это могло сдвинуть вольного, а, значит, лёгкого на подъем, человека, сделав его на время поиска нового места старой волюшки «путешественником» – варягом, ушкуйником, помором, казаком.

                Давайте ретроспективно пройдёмся по истории событий, предшествовавших появлению Копылова и Москвитина в Якутске и на Алдане. Этак лет за 50. Это — последнее десятилетие правления Ивана Грозного, вошедшее в историю под названием Поруха. К этому времени, наверное, люди уже позабыли о первых, тучных и успешных, периодах правления царя-долгожителя (долгожителя в смысле правления; умер он в 54 года). Впрочем, это общее свойство всех авторитарных правителей – потому они и становятся авторитарными, что в начале своего правления им сопутствуют успех и удача. Грозный, в этом смысле, не первый и очень далеко не последний. Видимо, долгое время пребывания у власти сильно влияет на верхнюю часть организма правителя; головокружение от успехов что-то портит в мозговом кровообращении, и правитель постепенно теряет связь с реальностью и становится подвержен маниям и фобиям. Навязчивая идея, что все вокруг враги, овладевает абсолютным большинством правителей, находящихся у власти 15-20 лет и больше. Начинается неадекват, репрессии, и «страх врага» из навязчивой идеи становится правдой. Но главное, что теряется от долгого сидения на троне – память. Историческая.

                Итак, Поруха. Страна измотана войнами и опричниной до предела. Территории, непосредственно подверженные военным действиям в Ливонской и Шведской войнах, опустошены. Крымский хан Девлет Гирей совершает в 1571 году набег на Москву и сжигает предместья, что от Москвы остается только Кремль и Китай-город. Грозный, прознав про мнимую «измену» Новгорода, совершает на него карательный поход такой жестокости, что это можно назвать геноцидом новгородцев – десяток тысяч только убитых. Женщин и детей добивают кольями и сбрасывают в Волхов. Тех, кто еще жив, дубинами загоняют под лед. Волхов становится красным от крови. Казна из-за войн пуста, и Грозный обрушивается на еще оставшихся подданных повышением налогов и изъятием запасов, в том числе, в церквах и монастырях. Начинается голод. В довершение всего в Москву приходит эпидемия чумы. Тут любой человек в здравом уме и в силах двигаться, решит: теперь-то надо «валить». Куда? Да куда угодно – в Заволочье (север европейской России), в степи, за Урал. Исход жителей – массовый: более 50% пашни вокруг  Москвы пустеет, а в близких к Новгороду областях – все 90.

                Заслуга в преодолении Порухи приписывается историками в равной мере Федору Иоанновичу (Блаженному) и Борису Годунову. Я тут не стану спорить о том, кто по смерти Грозного управлял страной (хотя склоняюсь думать, что Годунов), но действия оказались удивительно правильными. Заключается мир с Литвой и Швецией, возвращаются ликвидированные вольности. Что до массовых «мигрантов», то и здесь находится решение, в соответствии с древнейшим правилом политики – «не можешь подавить протест – возглавь его». Самые успешные и ловкие убежали? На волю, на «украйны»? Ну, тогда давайте вашу жизнь на «украйнах» назовем службой. Конечно, не все «искавшие волюшки» согласились – кому-то это показалось как раз покушением на волюшку. Но так и образовались два казачества, не имеющих четких границ между собой – «вольное» и «городовое». Кстати, об «украйнах». Именно таким словом в те времена (да и ранее, см., например, Ипатьевскую летопись, где словом «ѹкраина» обозначаются пограничные крепости Посульской оборонительной линии переяславского князя Владимира Глебовича, 1187 год) обозначаются пограничные территории. В рассматриваемое время «украйна» — устоявшееся название любой пограничной области, будь то степь, донская или волжская, Урал или Сибирь. А, поскольку четких границ тогда не было, а сами эти области несколько менялись с изменением подконтрольности территории, то и слово «украйна» нуждалось в уточнениях. Поэтому в документах того времени есть всегда указание, на какую именно «украйну» отправляется тот или иной казак, — немецкую, литовскую, донскую, волжскую, татарскую или сибирскую. Что же до вопроса о происхождении имени собственного, ставшего названием страны Украины, то пусть им занимаются политики и связанные с ними узами товарно-денежной дружбы историки.

                Строго говоря, городовое казачество появилось еще во времена Грозного. Тогда городовое казачество формировалось так же, как и стрельцы. Только стрельцы обеспечивали «внутреннюю» безопасность и служили «частями постоянной боеготовности», а городовые казаки исполняли роль «пограничников». Во времена же Федора Иоанновича людская масса, готовая стать казаками, стала столь огромной, что для них нужно было строить новые «пограничные заставы». Отсутствие четкой границы между «вольными» и «городовыми» позволяло как «перетекать» одних к другим, так и наоборот – использовать казачьи «организованные» силы для подавления выступлений «вольницы» (Так, знаменитое Булавинское восстание казаков войска Донского в начале 18 века было подавлено силами запорожских и слободских  казаков же).  По сути же на границах сложилась «двухуровневая» оборона: городовые казаки составляли гарнизоны пограничных крепостей и острогов, а «по ту сторону» от них появлялись вольные образования, иногда со структурой, напоминающей государство (кстати, снова диалектика пары "лес-степь"). Строительство новых пограничных крепостей пошло полным ходом: в это время на Дону основывается Воронеж, чуть западнее – Старый Оскол, по Волге – Саратов и Самара, на Северной Двине – Архангельск, за Уралом – Обдорск, Тюмень и Тобольск. Строители и гарнизоны этих пограничных крепостей – городовые казаки.

                Предвижу недоуменный вопрос: Сам же сказал, что в казне пусто. Во-первых, казакам не обязательно платить деньгами – содержание казаков могло быть как «кормовое» — в этом случае казаку выделялся «корм» в виде довольствия, денежного или натурального, так и «поместное» — когда принятому на службу казаку выделялся земельный надел, которым казак и жил. Во втором случае денег от казны не нужно, а земли́ вблизи вновь образованных острогов достаточно, чтобы жаловать ей вновь принятых казаков. Естественно, второй способ в период массовой миграции, отсутствия денег в казне и образования пограничных городов стал преобладающим. Самое интересное, что образование пограничных крепостей, особенно на юге, спровоцировало новый людской поток – крестьянский. Слухи о богатстве пахотной земли по Дону и Волге, как и все остальные слухи всегда и везде, распространяются со скоростью звука вне зависимости от достижений научно-технического прогресса, а крестьянство в это время ещё не закрепощено окончательно. Крестьянин, в конце пахотного сезона, рассчитавшись с барином, на которого работал, и с податями, имеет возможность уйти от одного помещика к другому. А может уйти от одного, а придти на Дон, где на богатой черноземной земле можно спокойно работать под защитой новой крепости на себя, если повезет, или на нового помещика – казака, получившего надел в качестве платы за службу. Время перехода – тот самый «Юрьев день», неделя до и неделя после 26 ноября, дня памяти св.Георгия. Явление выхода остатков недобитого Грозным крестьянства из центральных областей приобрело столь массовый масштаб, что Годунов не придумал ничего лучше, как запретить сам переход, чтобы центральная часть страны не обезлюдела совсем – «Вот тебе, бабушка…». Правда, сам указ об отмене (вернее, о приостановлении; окончательно крестьянский выход отменили в 1649-м, при Алексее Михайловиче) перехода никто, кроме Татищева, не видел.  А  поскольку Татищев не единожды  ссылается на документы, которые видел только он, то в кругу историков стало принято не сильно ему доверять. Но в данном случае, похоже, прав Василий Никитич – Годунова рук дело.

                Вообще, история правления Годунова на Руси с хорошей точностью повторяет историю Грозного, только в более сжатом виде: первая часть его (при царе Федоре Иоанновиче) ознаменована успехами – мир, быстрое восстановление после Порухи, новые города и земли. Вторая же часть – столь же быстрое скатывание в пропасть, к катастрофе, гораздо более ужасной, чем Поруха. К Смуте. В этой части Годунов уже не правитель при царе, он по смерти Федора Блаженного – сам царь, правда, не совсем полноценный, не от Бога, а избранный. Но микроб долгого сидения на троне и он успевает подхватить, рассорившись со всеми социальными слоями, от крестьян и казаков и до бояр и церкви, и увлекшись пароноидальной борьбой со всякими заговорами при помощи репрессий. Но Смута начинается на этот раз не с войн. Видимо, иногда  самой природе надоедает долгое сидение одной и той же задницы на троне…

                В 1601 году начинается Великий Голод. Лето начинается нескончаемым проливным дождем, длящимся в течение 10 недель, после чего сразу наступают заморозки. На следующий год история повторяется. Абсолютный неурожай по всей стране и по всем культурам. Есть мнение, что виновато в этом извержение вулкана Уайнапутина (сложное словечко!)  в Перу 19 февраля 1600 года. Это извержение привело к накоплению пепла в атмосфере Земли и вызвало малый ледниковый период,  что и привело к дождям и ранним осенним заморозкам, примерно так же, как потом в «год без лета» 1816-го. Цена на хлеб вырастает в 100 раз (во время Порухи — только в четыре). Борис Годунов, получивший трон на выборах, пытается остановить рост репрессиями. Начинаются грабежи и хлебные бунты. Голодные крестьяне требуют хлеба от помещиков, считая, что у них масса запасов (что так и есть), и начинают их громить. Помещики не понимают, что сломалось в природе и как надолго, и сами выгоняют своих крестьян, чтобы не кормить их своими запасами… Годунов открывает царские хлебные амбары, но их хватает, в условиях паники и ажиотажа, на несколько дней. А заставить открыть помещичьи амбары он боится, ибо не от Бога он, но выбран этими самыми помещиками. В 1605 Борис умирает. И тут начинается вакханалия. Страна на долгие полтора десятка лет погружается в хаос, по которому, в поисках кто наживы, а кто пропитания, бродит население, разбойники и прочие поляки недобитые… Поляки под шумок поддерживают Самозванца, и начинается интервенция. А тех, в свою очередь, поддерживают казаки, как «вольные», так и «городовые», недовольные последним периодом правления Годунова. Естественно, что самые умные, отчаянные и смекалистые понимают, что теперь-то точно надо "валить". Почему самые ловкие? Да потому, что не ловких и не умных съедают в голод в первую очередь (простите черную шутку). Новый поток миграции рождается дважды – сначала бегущие от голода и разбоя, а чаще — просто выгнанные на все четыре стороны, крестьяне, а потом, по восстановлении порядка – казаки, опасающиеся возмездия за поддержку интервентов – уже к концу 10 – середине 20-х годов 17-го века. Стоп. А у нас на дворе какой год? Ну, у Копылова с Москвитиным? 1636-й? Вот он, этот миграционный поток. Нет? Только двигаться-то куда? Так, еще дальше, на восток. Вдобавок ко всему, в 1637 году выходит "Запрещение служилым людям центральных районов России приобретать земли в южных уездах", так что, только на восток.

                Итак, мы выяснили, кто идет на восток. Осталось только выяснить, за чем. То, что Сибирь богата мехами – к тому времени известно уже давно: уже много веков знать, как местная, так и европейская, ходит в соболях. И то, что чем дальше к востоку, тем «мягкой рухляди» больше – тоже известно. Известно потому, что до наших ( о которых мы говорим – Копылове, Москвитине, а также Дежневе, Стадухине и многие-многие)  «первопроходцев» в Сибири бывали уже люди – промышленники и купцы, имен которых история не сохранила. Дороги-то были всегда, ценность пушного зверя тоже на протяжении столетий не вызывает сомнений, просто к востоку от центров меновой торговли, таких, как Мангазея, движение промышленников и купцов не было массовым, но то, что оно было, не вызывает сомнений. Но когда произошла катастрофа, родившая (очередной) всплеск вольницы – тогда это движение стало настолько массовым, что просочилось в официальные документы. Но даже в этих документах указание на конкретные маршруты и особенности движения приходится выискивать и вычислять, ибо маршруты не были главным, тем, о чем казаки спешили поведать. Они рассказывают о другом, о том, зачем эти люди шли.

                Казна снова пуста. Но основной источник дохода любого государства, если оно не специфическое, т.е. не «сидит» на одном конкретном источнике дохода — это налоги. Я тут, упаси Бог, не имею в виду нефтяной источник, мы же о географии и истории. Я имею в виду такие государства, которые «сидели» в древности  на конкретном транзите грузов через их территорию, как, например, Хазарский Каганат или Волжская Булгария, о чем мы, конечно же, поговорим. Так вот. Способов поднять «собираемость налогов» несколько. Можно увеличить нагрузку на налогоплательщика, но есть шанс разорить его так, что убежит совсем или помрет с голоду.  А то и за вилы возьмётся от безысходности. И налогов станет еще меньше. Можно, наоборот, предоставить возможность налогоплательщику больше зарабатывать, чтобы его отчисления в казну тоже стали пропорционально больше. Это самый сложный способ, тут, во первых, думать надо, а во-вторых, придется предоставить ему «волюшку» по месту постоянной регистрации, что плохо вяжется с теорией централизованного государства с гаечными ключами. Есть третий способ – увеличить число самих налогоплательщиков. На языке времен Копылова и Москвитина это и называется «объясачить» новые племена и народы. Привести их в подданство и заставить платить дань, ясак или подоходный налог – всё это суть тождественные понятия. Налог (ясак, дань) можно брать и в натуральном виде: сеют туземцы хлеб - пусть каждый десятый пуд отдадут в казну. Рыбу ловят, скот пасут, пушного зверя бьют – извольте каждый десятый экземпляр Государю-батюшке. А, поскольку основной промысел на северо-востоке – пушнина, а она-то очень ценится и на западе, и на востоке, то тут и открываются перспективы быстрого наполнения казны.

                И с точки зрения занятости увеличившегося количества вольных людей – казаков — тоже «самое оно». Можно их послать в дальние «землицы» с тем, чтобы они добыли Государю новых подданных, платящих в казну ясак. И им, казакам, ничего платить за это не нужно. Нужно только пообещать и разрешить часть собранного ими ясака забрать себе в качестве оплаты. Классная сделка, выгодная обеим сторонам: для государства это беспроигрышный вариант – если казак принесет ясак, то будет доход, которым можно поделиться и с казаком. (Кстати, а не так ли и сейчас работают налоговые ведомства, бюджет которых исчисляется от собранного дохода? Или судебные приставы, имеющие 7% от сумм, собранных с должников? – Живучая система).  А не принесет – государство ничего не теряет. Для казака сложнее – ему приходится «тратиться» на организацию экспедиций. Но это чисто «венчурный» проект, и, если казак будет успешен, он «отобьет» все свои затраты с лихвой. А не успешен, так он просто не вернется. Потому казаки и идут «налегке», добывая пропитание по дороге охотой и рыбалкой. Но, когда экспедиция морская, то тратиться приходится: паруса, канаты, якоря… Семен Дежнев, снаряжая свои удивительнейшие экспедиции, занимает деньги на них у купцов, а, по возвращении, попадает под суд и даже в тюрьму за долги. В этом смысле, казаки – те же предприниматели, «промышленники», что и их предшественники и спутники-торговцы мехом. Но только еще и вооруженные царской грамотой – все, что они делают, собирая ясак, они делают именем Государя. Собственно, этим они и отличаются от разбойников – те грабят «один раз и себе», а государев казак – государству и на постоянной (ежегодной) основе. Опять же, тут практически стирается разница между «служилыми» людьми и предпринимателями – казак, получается, он и тот, и другой. Да и ничто не мешает казаку не только объясачивать туземцев, но и заниматься промыслом зверя самому. Кроме того, по следам казака, а зачастую и вместе с ним, идет и промышленник: казак забирает одну шкурку из десяти у туземца, но еще-то девять у того остается? Вот тут их можно или купить, или обменять – на бусы, железо или (ох, Господи!) огненную воду.

                А с точки зрения туземца? Как они воспринимают объясачивание? Поначалу, конечно, плохо (не всегда, но в массе). Но только тут тоже все не просто. Это плохая сказка, что туземцы находятся на «младенческом» уровне развития, отнюдь нет. Цивилизации нганасанов, например, больше лет, чем русскому этносу. И они также разделены на роды и племена, у них также есть «верхушка», живущая за счет рядового добытчика. Вот тут и пригодился прием, применявшийся до того столетиями, в том числе, и к русским, когда те платили дань. Можно взять эту «верхушку» в заложники – аманаты, —  предложив остальным туземцам выкупить своих вождей за тот самый ясак. В этом смысле, для туземца мало что меняется: вместо "доли" своему "князьку" он платит эту долю казаку за своего "князька" Конечно, туземцы могут попытаться и отбить их, но у казаков есть то, чего нет у туземцев. У них есть ружья. Так что выкупить – проще. А при выкупе объяснить, что так теперь будет всегда и ежегодно: либо платите сразу, либо – выкупаете у нас своих «князей». На самом деле, со временем и туземцы начинают понимать, что 10-я часть добычи в виде ясака, уплаченная пришлому, не так уж и плохо: и оставшиеся девять десятых есть, кому продать, да и товары поступают с ними невиданные и крайне необходимые. Особенно оружие. Тут есть еще много тонкостей, кое-какие из них мы посмотрим, идя вместе с Москвитиным по его пути. Вот потому-то в своих «скасках» казаки описывали больше то, какие люди живут по пройденным ими местам, и то, какого зверя там больше. А вовсе не то, каким берегом идти и какой стороны долины держаться.

                Казакам ставится еще одна, попутная, задача. К этому моменту Русь продолжает чеканить монету из импортного серебра. Поэтому в каждой «наказной памяти»,  - этакой подробной инструкции, содержащей правила, как вести себя с туземцами, как собирать ясак и на что обращать внимание, — всегда есть сноска на необходимость расспрашивать туземцев о возможных месторождениях серебра. Кстати, «наказные памяти» — потрясающе интересные документы: там и про недопустимость мздоимства есть, и про то, что туземцев не стоит обижать, особенно, в культовом плане. Типа, не надо священные рощи вырубать просто так. Но не из высоких гуманистических идеалов, конечно, исключительно ради безопасности, дабы не навлечь на себя ненужный гнев.

                Вот, собственно, и вся предыстория похода москвитинцев. Так что можно отправляться в долгое путешествие вместе с ними, но это во второй части очерка, так что

продолжение следует.

 Василий Киреев