Пёзский Волок. Рассказ - экспедиция, окончание пролога

Тут вот вспомню про пё(е)зину. Вообще, вот это название жителей тех или иных населенных пунктов с окончанием на «а» - тоже местная особенность. Если жители всей Пёзы – пезина, то жители, скажем, Дорогорского – дорогОра, Заозерья – заозёра, и так далее. И даже жители Мезени не мещане, а мещана. Вот сразу в голове мордва, литва… Запомним пока, путь-то долгий, поразмышляем ещё. А вот о том, что у всех жителей деревень есть, помимо литературных, еще и свои, народные, прозвища – как раз поговорим. Но первый указатель рождает совсем другие мысли. Деревня Заакакурье. (Не знаю, что это название говорит вам, а у меня оно до сих пор ассоциировалось с прошлой жизнью. По пути из Минвод в Приэльбрусье есть село Залукокоаже. Я понимаю, что это из серии схожести Рабиндраната Тагора и Джавахарлала Неру, Мир с ними Обоими, но вот так). Но все оказалось гораздо проще – деревня находится за кУрьей – старицей или протокой. Это сейчас она просто Курья, а когда-то – Око Курья. Правда, такой анализ надо делать аккуратно, скажем, к пинежской деревне РУсковера он не подойдет. А вот следом за Заакакурьем поворот указывает на ЛАмпожню, в которой я бы увидел производное от «пОжня».

- Николай Федотыч, а осталось что интересного в Лампожне? – спрашиваю я, зная, что Лампожня для Мезени - то же, что Холмогоры для Архангельска. Еще не было никакой Мезени, да и Окладниковой Слободы, из которой она образовалась, тоже не было, была Соколья, жители которой везли в тогдашнюю столицу этого края, Лампожню, очень ценных соколов, доставлявшихся оттуда к Великокняжескому двору. По мнению А.В. Новикова, приведенному Н.А. Окладниковым (далее по тексту Н.А.) в книге «Мезенские деревни», Лампожня упоминается в исландских сагах 12 века. Я поспорю с Окладниковым еще, в том числе и в этом тексте, да простит меня наставник, но не в этом вопросе – мне выгодно ссылаться на Новикова, нашедшего в тех же сагах и упоминание о Волоке под веком 11-м, жаль, не указал он первоисточник… Тем не менее, грамота Грозного 1545 года обозначает Лампожню, как место, куда «самоеды приезжают… торговати с русаки», (там же). Кстати, в писцовой книге 1646 года в Лампожне значиться всего 26 жилых дворов. И 69 пустых. А? Знаете, что это значит? Когда мы дойдем до крайних деревень, я, пожалуй, сравню численность их населения в разные годы, напомните только. И сделаю некий оптимистичный вывод… Но в голову это сейчас пришло – аналогия с вымиранием нынешних деревень,

- Так стоит в Лампожню-то заехать?
- Да туда сейчас не проедешь – Курья-то разлилась!

Что ж. Остается довольствоваться тем, что лампожён называли кибасниками. Всё просто – кибасы – грузила для сетей из обожженной глины, иногда обшитые сверху берестой.

Дальше – Заозёрье. Вот тут интересно – жители Заозёрья, - заозёра – кислы камбалы. Н.А.считает, что это потому, что любили они сиё блюдо. Хм, не верю. Не верю, чтоб подтекста не было – слишком умён этот люд и ироничен, чтоб так-то прямолинейно. А кислая камбала – очень уж специфический продукт, вкус и запах которого изысканным почитается лишь на Мезени. Говорят, кислую камбалу запрещали даже продавать в свое время в магазинах, делая, впрочем, для местных жителей исключение. Мы, пожалуй, теперь больше знаем о заморских продуктах, обладающих такими свойствами – типа, азиатского фрукта дуриана или кхмерского блюда прохока, а тут, поди ж ты, русская кисла камбала. А народ-то, заозёра – с душком видать. Но кому-то – лучше любого лакомства.

Утомил? Хорошо, уже Дорогорское, местная столица, центр сельсовета (муниципального образования, простите). Дорогора – совы. Н.А говорит, не спали, по ночам сёмгу ловили, когда запрещено было. Да нет же! Нет не в смысле, что запрещали и ловили, нет в том смысле, что так делали все. А вот Дорогая Гора – она потому и дорогая, что стоит практически уже у впадения Пёзы, на развилке. Пост тут. Или просто местные «казачки» дань собирали, для коробейника и путника гора-то и дорогая, или рыбака-пезина. А чтоб не платить, старались проскочить мимо них путники, ночью. Вот и не спали «казачки» - дорогора – совы. Нет, не все еще, не удержусь. На той стороне Мезени стоит особняком моя любимая Кимжа. Они и по жизни особняком, нелюдимые, строгих правил. Да и вообще, чернотропы. Может, потому и сохранили своё село в первозданном практически виде. И промысел в деревне был удивительный – медное литьё. Стоп-стоп! Как же я раньше-то не спросил, еще при первых визитах в Кимжу? А медь-то откуда? Или спросил, а мне ответили что-то типа «местная», и я тогда не придал этому значения? Кимжа – она же напротив впадения Пёзы в Мезень стоит. А второй нашей целью, после Волока, мы объявили посещение древних Цилемских рудников? Были рудники, еще при Иване III, на Цильме. А куда ж оттуда руду-то? Только через Волок в Пёзу – самое близкое...

- Я что, вслух?
- Дак я тебе про то и говорю, прерывает не то мои мысли, не то монолог, Федотыч. «Кто идет? – Пезина. Что везет? – железину». Вот тебе и объяснение. - Только первая поговорка – «Не народ – пезина, не товар – железина» мне больше по душе, ёмче. И смысл приобретает она не уничижительный, а наоборот, демонстрирует превосходство – не какой-то там народец торговый идет, а сама пезина, которой доверили государево дело – руду медную возить. Железину. Не то что там товары какие-то.

Увлекся я. Но мы припомним еще этот разговор на Волоке. Нет, еще ремарка, для чистоты. Есть вариация этой поговорки: «Не народ, а пёзина, не товар – берёзина». Вроде, чище поговорка, с точек зрения над ё, но я не знаю, к чему тут берёзина, а поскольку я не историк, то позволю себе ее просто проигнорировать – пусть научные сотрудники гадают.

Так вот, увлекся я. Уже проехали и паром через Пёзу, и в сторону Бычья свернули, и по баржам через Няфту переехали. И на каждом этапе посматриваем назад – Деф-то с прицепом идет, а въезд-выезд с парома или понтона – не самое приятное занятие. Еще через километров десять смотрим назад. Нет Дефа… У Няфты был, а тут нет. Сотовой связи тоже нет. И станции обе у меня – поход-то не начался, зачем нам радиосвязь? Стоим, ждем. Через какое-то время решаем поехать назад, к мосту у Няфты. Может, забыли что в Мезени, на заправке оставили? В результате возвращаемся к парому. Паромщик их, возвращающихся, не видел.
- Точно?
- Да ваш трактор не спутаешь. И номера у меня переписаны – показывает он на тетрадку. – Хм. Хозяйке на заметку – имейте в виду, что паромщики фиксируют номера проезжающих машин, по своей, или нет, инициативе – мне не ведомо. Решаем ехать в Бычье. На втором, дальнем пароме паромщик уверенно нам говорит – проехали уже…

Час потери. Ну, в кустики ребятам понадобилось, а дождь, да внедорожник под попой… Ну, это же лучше, чем писающие мальчики, рядами стоящие вдоль оживленных трасс?

Да не ворчу, не ворчу. Может, специально это «происшествие» описАл, ибо оно – чуть ли не единственное за весь поход.

Начинается самое неприятное – рутина сборки плавсредств.

Гризлик с прицепом.

Следующий кадр важен – болотные расширители колес. Изобретателю – памятник.

Вот их ставят на место

Интересно, поплывет ли квадрик с ними?
По няше идет уверенно

- Ну, плывет же! – это Серега.

Невозмутимо монтировавший все это время плот Димон, не обернувшись, бурчит
- Не верю!

И только закончив сборку и тестирование плота,

демонстрирует - вот так плывет. А потом сам садится за квадр: а так по дну едет. Истина окажется посредине – Гризлик с болотными расширителями обладает примерно нулевой плавучестью, если без седока.

Погода постепенно прояснятся – дождю, видимо, надоело, что мы его не боимся. А чего бояться-то – Деф оборудован на этот случай такой вот приспособой – «маркизой». Очень удобно под дождем собираться.

Около 5 часов вечера основные сборы закончены, плавсредсвта в воде.

Пьем чай у Владимира, опять с шаньгами с лесной ягодой, но торопимся быстрее намазывать на них домашнее вкуснейшее масло, ибо не терпится…

18-30. Старт! Достал меня этот пролог, начинается Часть первая – «Вверх по Пёзе и Рочуге!»

Да. Жители Бычья (бычана) – комарники. А вовсе не «солоки», как в книжке Н.А. А почему – не знаю… а белая нашлепка на квадре - дополнительный аккумулятор.