Пёзский Волок,рассказ-экспедиция. Часть вторая. Волок. 1. К Первому Волоковому

Восторг... Мы стоим на совершенно отчетливой тропе, идущей точно по центру узкой, чуть больше двух метров шириной, просеки. Это даже не тропа, это – канавка, глубиной сантиметров 15, и шириной в полторы ступни, поросшая внутри мелкой травой.

      - Анатолич! – вдруг слышу я голос справа, - Смотри:

когда лодки тащили, киль мог  «чертить» по земле! – Я повернул голову и ничуть не удивился тому, что говорил это невысокий человек, немногим старше 60-ти, с очень знакомыми чертами лица. Но я не успел ему ответить; ответ прозвучал с другой стороны:
      – Ну что Вы, любезнейший Николай Анатольевич, - голос собеседника был очень молод, а речь его обладала заметным, но очень легким немецким акцентом, – Вы же сами написали в своем дневнике, что «из стволов тонких деревьев  вырубили и напилили катки, или «подкаты», для подкладывания их под лодки»***. Определенно, лодки-то вы катили.
      – Александр Иванович, - мой первый собеседник почтительно наклонил голову в сторону молодого человека; стало понятно, что он безмерно уважает, несмотря на разницу в возрасте в сорок с лишним лет, этого Александра Ивановича, похожего больше на студента,  - Дорогой Вы мой… Вы-то про подкаты ничего не пишете: «Лодку же должны были тащить четыре лошади, запряженные гусем, так как узкая дорога не допускала никакой другой упряжи»*. Тащили, милостивый государь, и лодку, да и поклажу Вашу, что Вы в сани погрузили, тоже тащили…
      – Тащили, – передразнил студент, – я неделю этих лошадей ждал. Вот канавка и вытоптана идущими тут гусем лошадьми. Веками. А сани – так, что стояло вот у этих изб, – он повернулся и показал рукой куда-то за, или даже сквозь, меня, – на том и везли. – Но вдруг студент  приосанился: навстречу, со стороны Волока, двигалось что-то, что было похоже на бричку, запряженную низкорослой лохматой лошаденкой, но на странных каких-то колесах. Я даже засмотрелся на эти колеса и упустил, катили рабочие вслед за бричкой судно находившегося в бричке дворянина, или тащили. Как, впрочем, я не разобрал и того, о чем «студент» переговорил, раскланиваясь на ходу, с  «дворянином» по-немецки. Но почти сразу за этим господином, и снова со стороны Волока, появились пустые сани, а за ними – опять двухколесная бричка… Студент снова вытянулся, а потом поклонился. Из остановившейся «брички» вылез осанистый человек, лет чуть меньше сорока, но такой статный и уверенный в себе, что я сразу окрестил его «губернатором». Но «губернатор» сам поклонился «студенту», причем, как мне показалось, ниже и почтительней положенного.
       – Что Вы, Ваше Превосходительство! – Студент сделал шаг вперед, но «Губернатор» остановил его:
       – Вы же старше, Профессор… – и расправил длинные, чуть седеющее, но щегольски подкрученные на кончиках, усы.
Все вопросительно переглянулись; первым, как и подобает будущему председателю Совета Министров Российской Империи (жаль, последнему), нашелся усатый «губернатор»:
      – Князь Голицын, Николай Дмитриевич, имею честь. Прошел Волоком и сделал описание вверенной мне Архангельской губернии в 1887-м, через одиннадцать лет после Вашей, Профессор, смерти.
         – Ничего не изменилось за полста лет, что меня тут не было? – поинтересовался с легкой усмешкой "студент".
      – Нет, сударь. Мы что-то пытаемся, но медленно. Это Россия... А чему тут меняться: «Между Чиркой и Рочугой, впадающей в р. Пезу, находится 15-верстный сухопутный волок, который, в свою очередь, доставляет не мало затруднений для путников. Прибыв к нему почти по суху на лодках, приходится переезжать через него на лошадях, половину пути в санях, вследствие болотистаго грунта, а другую – на двух-колесных телегах своеобразной конструкции: колеса без спиц, на подобие жерновов, вертящиеся вместе с осью»****, – проговорил князь книжным тоном и посмотрел на «студента- профессора», словно ожидая его рецензии.
      – Так вот кто придумал нам «гамаши» - болотные расширители для колес квадроцикла, – попытался вставить я, но тщетно. Собеседники меня не слышали. Только Николай Анатольевич легонько толкнул в бок:
      – Ты на Волоке-то не был еще. Это я тебя знаю, а они и не видят, – А князь между тем продолжал:
      – «Вообще, в Печорском крае даже летом, вследствие непролазной грязи и болотистаго грунта обыкновенно ездят на санях»****. А смотрите, как  Брокгауз с Ефроном  меня переправили: «До устройства в последние годы почтовой дороги до Усть-Цыльмы летом путь по Пезе и Цыльме представлял главную дорогу из Архангельска и Мезени на нижнее течение Печоры; этот путь был известен еще в древности — им в XV столетии прошли войска Иоанна III на Печору». – Князь при словах «в последние годы» почему-то  усмехнулся.
 А Николай Анатольевич усмехнулся вдвойне:
      – Почтовый тракт… Колея ГТС-ная там теперь. Геологи пару раз на тракторах прошли, вот и вся ваша дорога. Лучше уж снова, как встарь, Волоком ходить, – настала очередь и мне усмехнуться, а Николай Анатольевич, обернувшись к слегка озадаченным собеседникам, по-военному громко представился:
      – Окладников, Николай Анатольевич. Действительный член Русского Географического и Северного историко-родословного обществ. Заслуженный работник МВД. В том возрасте, что вы меня видите, прошел Волоком вместе с экспедицией «Ушкуйники» в 1992-м. Вот, теперь книги пишу…
      – Молодцы, что крест поставили, – вступил в разговор «студент», – Обо всех о нас память. Кстати, свое «Путешествие к Северо-западу России…» я тоже почти через двадцать лет издал. Молодой был на Волоке-то, 21-го года от роду. – И щелкнув каблуками, высоких сапог и специально, как мне показалось, усилив немецкий акцент, произнес: – Александр Густав фон Шренк, выпускник Дерптского Университета, кандидат философии…
      – Полноте, Профессор…
      – Да, потом стал профессором. Палеонтологи, минералогии и геологии. А под конец – так вообще уединился и стал стишки пописывать. Не стало той энергии, как у Вас, князь, чтобы менять что-то. Я ж тоже после Волока, как и Вы,  писал, и о дорогах, и о реках с водоразделами, что хотел каналами  между Двиной, Печорой и Камою увидеть, по древним-то путям. А тут, на Волоке  я – год, как бывший студент.
      – Профессор, а дворянин, с кем вы поздоровались, что пролетел тут пулей перед князем, кто это? – уточнил, скорее для меня, Окладников.
      – Нуу, батенька… Я в 1837-м тут шел, а он – 1852-м. Это Павел Иванович Крузенштерн, как не знать. Да он весь край тут облазил уже, а все спешит, спешит…
      – Сын самого Крузенштерна…  – почесал я затылок. Может, и услышал меня князь. Да нет, не может. Совпало…
      – Да там вся семейка друг другу под стать. Что отец его, что сам он кругосветку прошел. А потом еще, сколько описаний сделал – и лоции северных рек, и графики беломорских приливов. На своем судне ходит, как в отставку вышел. Да и сын у него, Павел Павлович – тот еще непоседа, полярник. Вот, торопится он только вечно, на ходу всегда кивает, – я про себя хмыкнул: из-за меня торопится-то; притормозил бы тут и Павел Иванович, остановился бы поговорить, найди я его дневники к тому моменту в архивах РГО.
        Эх, подумалось мне, жаль, нет тут Максимова. Но, правильно, наверное, что нет: хоть и писал он о Волоке, - сказку о Пашко и Зажеге у него ведь  я подсмотрел (пересказывал, правда, других), -  но прошел он уже открытым к тому времени почтовым трактом, через Койнас, в ста километрах южнее. Ну, князь-то про этот тракт лучше знает. Кстати, вот, Койнас. Шренк, не найдя никого в избушке, у которой мы стоим, отправляет гонцов за лошадьми в Койнасскую Пустынь, «за 40 верст от Рочугских хижин»*. Но Койнас-то -  в 100 верстах? И не на «Цыльме», как пишет Шренк, а на Мезени. Эх, спросить бы, пользуясь случаем, куда же послал проводников своих Александр Иванович, да ведь не послушает… А вот еще с другими поговорить бы. А почему других тут нет? Ну, где, например, варяги из 11 века, где Ушатый из 15-го?
      А Ушатого, Петра Федоровича, можно было бы тут увидеть: в 1499-м «Шедшу князь Петр Ушатой с вологжаны, двиняны, важаны Пенегою, Колою, Мезенью, Пезою, Чильмою  на Печору-реку, на Пусту». Только обиделся видно, Федорыч, не йдет: описал-то путь тот в знаменитом «Дорожнике» (говорят) соратник его, князь Семен Федорович Курбский, не сам Ушатый… В том известном  походе на Югру прошедший другим, «нижним и легким», Вымским Волоком с Вычегды, Курбский успел и Пустозерск срубить, и «Дорожник» написать, пока Ушатый шел болотами тут, где мы стоим теперь. Да и «Дорожник» этот известен нам потому только, что записал его, со слов престарелого и опального Курбского, австрийский посол в Московии барон Сигизмунд фон Герберштейн, его и чтят теперь, как автора:
      «Держась правого берега моря … наконец входишь в реку Мезень, по которой надо плыть шесть дней до … реки Пезы. Идя вверх по этой реке опять влево, к юго-востоку, после трехнедельного пути встретишь реку Пеской. Оттуда пять верст волокут суда в два озера, и тогда представляются две дороги: одна из них, влево, ведет в реку Рубиху, по которой можно дойти до реки Чирки.  Другие иным, кратчайшим путем переволакивают суда из озера прямо в Чирку, из которой, если только не задержат бури, в три недели приходят к устьям реки Цильмы, впадающей в большую реку Печору, которая в этом месте простирается на две версты в ширину». «Сигизмунд Герберштейн. Указатель пути в Печору, Югру и к реке Оби. Записки о Московитских делах».
      В нашей компании и Герберштейн неплохо бы смотрелся, но не было его тут, на Волоке… А Волок был, и о нем знали настолько, что, ведя ратников разными путями, Ушатый, Курбский и Бражник назначили место встречи, встретились и… дальше пошли, ЧерезКамень, на лыжах, стремясь в Обь, вытекающую, как говорит барон, из Озера Китая…
        – А про 11 век что скажешь? - подначивает Николай Анатольевич.
      – Есть рассказ про Югру, аж в «Повести Временных лет» есть, - говорю, -  сами же вспоминали-цитировали: «Рассказал мне Гюрята Рогович новгородец, говоря так: «Послал я отрока своего в Печору»…». Но Волоком-то каким послал, не сказал...
       – А вот в исландских сагах сказал. И именно об этом Волоке, сам видел. Запамятовал только, не дам ссылку, – продолжил Николай Анатольевич, а я отчетливо увидел мелькнувший в этот момент между деревьев рогатый шлем…
      – Василий, пора за квадром, а то стемнеет. – Я обернулся. Стоял с камерой в руках  на входе в лес Олежка, Федотыч от креста тоже что-то снимал, а Димон и Серега возились у реки…
       –  А где…  – запнулся я, но быстро нашелся, - Олег?
        – Все уже на берегу. Да не волнуйся ты, это я так, поторопить. Все в порядке, и с ребятами, и с лодками, и со временем, – … и с сердцебиением, добавил я вполголоса. Машинально смотрю на часы.
      16-30. Суда наши «припаркованы» выше по течению, с разворота, и, чтобы пристать к месту начала Волока, нам приходится обводить кусты по стремнине.

Тут глубоко и быстро,

 и Федотыч садится за весла на резинку – для страховки. Вон он, так быстро машет веслами, что даже в кадр не попадает.

Но через пять минут плот с квадром у Волокового «причала».