Пёзский Волок, рассказ-экспедиция. Часть первая – «Вверх по Пёзе и Рочуге!» 2. 28 августа.

Николай Лачехин, директор Мосеевской школы – интерната. Николаю слегка за тридцать, и ведет он всю нашу честную компанию, мимо своей школы, в свой дом.

Дом достаточно велик, но внутри он кажется меньше, чем ожидалось. А может, это оттого, что нас много – 6 человек, да в доме – дети, супруга. В центре комнаты – большой стол, место за которым уже свободно для нас, по краям, у стен – стулья. В углу, ближе к печи – девчушка лет 13-14 вышивает на пяльцах. Да, у печи. От печки мы и начнем, пока будем обедать нехитрой едой, которую достает оттуда хозяйка. Знаете, наверное мы и это утеряли. Даже вот, например, простые русские щи. Все придумываем там приправы, специи, все пытаемся что-то добавить, пережарить с подливой. А секрета вкуса русских щей нам никогда не достичь – если только нет русской печи. Вы будете жарить лук и морковку, варить мясо, капусту и картошку, если на огне… а в русской печи все это томится. И это словечко кардинально меняет состояние пищевых продуктов, делая ненужными все ухищрения, типа специй. И без того вкусно. Впрочем, чего это я про щи, когда хозяйка достала из печи уху?
Так вот с печи, а не со школы, начался наш разговор со школьным учителем. Перестраивая дом, он вынужден был решать проблему перекладки печи. А печи-то тут не кладут… За деревней, в месте, известном всем, есть некая особая глина. Все печи во всей деревне и во все времена были сделаны из этой глины. То есть сбиты. Так это и называется – бить печь, настоящая русская печь – глинобитная. Но Николаю пришлось попутно решать еще одну задачу. К тому времени ни в селе, ни на всей Пёзе, не осталось печников, умеющих печь именно бить, поэтому это искусство он осваивал, восстанавливая по крупицам-рассказам, заглядывая в дома. Как опечки – деревянные формы и опалубки - делать, да мало ли еще премудростей… но Николай же, помимо всего прочего, учитель математики и физики. Посмотрел, вычислил, сообразил, прорисовал. Судя по ухе, получилось.
Вообще, хозяйство у Лочихиных крепкое. Даже конюшня есть, незаменимый помощник. И с мясом нет проблем – кролики. Этим мясом он и детей кормит в школьной столовой.
- А как в школе-то работается? Сложно?
- Интересно.
Вот так односложно. Вообще, здешние люди отличаются какой-то уверенной, спокойной немногословностью. Что стоИт за этим «интересно»? То, что много раз Николаю предлагали перебраться куда-нибудь поближе, возглавить другую, может, более престижную, чем эта, самая дальняя (уж в Архангельске-то точно), школу? Нет. Здесь интересно – интересная работа, семья, природа, позволяющая тем, кто умеет с ней обращаться, жить привычными поморскими промыслами, кормиться «от своих рук». А Мосеево – это местный центр, муниципальный округ, или сельсовет по старому, куда входят деревни куста Средней Пёзы – кроме Мосеево – еще КалинО, БакОвская и ЕзЕвец. И до райцентра здесь уже как до Луны, 160 км до Мезени по прямой и те же 160 по реке до Бычья, края автомобильных дорог. Мосеево связано со «своими» деревнями локальной дорожкой, но это, скорее, тропинка, проходимая, в лучшем случае для стоящих тут у многих во дворах железных коней – ржавых мотоциклов, и уж конечно, для коней обычных. Когда эта дорожка подойдет к берегу, я вам ее покажу. Но школа работает – в ней 14 человек детей, есть все классы, кроме 9-го. Пять учителей. На мой вопрос о том, что школьное здание совсем старенькое, Николай отвечает с сожалением – было новое, только сгорело («Не понравилось детишкам – сожгли», - мрачно шутит Федотыч). Но ничего, вот уже практически закончен ремонт в старом, 1 сентября детишки снова пойдут.
… Шренка, пришедшего в Мосеево, застал сильнейший снегопад. Было 24 мая, и «проснувшись, мы увидели, что вся местность была покрыта снегом, и метель еще продолжалась»*. Может, поэтому Мосеево показалось ему столь унылым; мы же представили себе в этот момент детишек, идущих в Мосеево из соседних Калино (6 км) или Баковской (еще 10) по заросшей, толком не знавшей автомобилей, дороге в единственную в этих краях, на сотни верст вокруг, школу. На «последний звонок», по щиколотку в Шренковском майском снегу… «Деревня, в которой мы находились, населена двумя семействами, из которых в настоящее время были налицо только две бабы, между тем как мужья их находились в Мезени, куда они отправлялись для закупки хлеба в казенных хлебных магазинах»*. Шренку вторит Окладников – «Ни церкви, ни часовни, здесь не было»**. Сейчас тут есть, спасибо Лачехину и слава Богу, школа. Дизельная электростанция в Калино. 70 постоянных жителей (по переписи -200). Почта, фельдшерский пункт и авиаплощадка, раз в неделю принимающая Ан-2 из Мезени. Живем, пока очередной реформатор не посмеет придумать, что эту школу надо закрыть.
Пора и честь знать. Идем к реке, к «пристани», куда, вслед за Николаем, бежит ватага ребятишек. Это ли не награда учителю? Они осваиваются в лодках, седлают квадрик, черпают своими короткими сапожками воду, и весело смеются,

пока мы переливаем остатки бензина из старой бочки по канистрам, чтобы оставить ее тут пустую, а взамен взять еще одну полную, заготовленную для нас Николаем. Переливаем, кстати, посредством самодельного металлического насоса, сваренного Николаем из воронки и трубки, работающего посредством движения в трубке гирьки-поршня.

(Федотыч, качай…)