Пёзский Волок. Часть первая – «Вверх по Пёзе и Рочуге!» 1. 26-27 августа.

Часть первая – «Вверх по Пёзе и Рочуге!»

«Долго, коротко ль, в дорогу
Собирались – собрались,
А отчалив от порога,
Обрели другую жизнь».
Николай Окулов, «Родная сторонка»

Итак, 18-30, 26 августа. Старт.

Слегка удивлённые бычана машут нам рукой из-под зонтиков – дождь то стихнет, то снова начинает забираться мелкими капельками под капюшон..

Плот привязан к головной «ракете»

что в какой-то степени удивительно нам самим. Вообще, эмоции переполняют и нас, и проводников:

«По родным просторам Пёзы
Не во сне, а наяву, -
Слава, слава Тебе, Боже, -
Я на лодочке плыву…
Хорошо!» (Н.Окулов, там же)

Минут пятнадцать требуется нам, чтобы вырулить из старицы и войти во вновь сформированное русло. Минуем паром. Всё. Пока приспосабливаемся – мы с Серегой и Олегом (давайте, чтоб не путаться, Олег, который Коткин, так и останется Олегом, а Олег, который Кажарский, так и останется Олежкой, ок?) на носу «ракеты», управляемой Федотычем, а Димон с Олежкой на резинке под «Ветерком». Приспосабливаемся, Олежка уже начал осваиваться в роли оператора.

Собственно, все мы осваиваемся. Первым не выдерживает Серега – «ну, река же, скорость – что надо для троллинга», - и уходит на резинку со спинингом.

А резинка начинает отставать. И «ракета» идет пока на средних оборотах – движок же новый. Тем не менее, пытаемся замерить определяющие параметры – скорость и расход топлива. «Ракета» идет примерно 6 км в час, добавление оборотов до максимума дает целых семь с половиной – похоже, с графиком я просчитался. Идти на полных 7 с половиной - смысла нет, поскольку такой режим увеличивает расход топлива почти вдвое – не та плата за полтора километра в час выигрыша. От измерений отвлекает вдруг замолкший «Ветерок». Ага, наскочили, то ли на камень, то ли на перекат, и срезали шпонку. 19-30, ремонт.

Димон параллельно занят тонкой настройкой двигателя,

А Олежка твиттит в мой ЖЖ

Готово?

В правом нижнем углу предыдущего фото – наш стратегический запас – 200-литровая бочка бензина. Дождь опять прекращается, чтобы мы могли полюбоваться вечерними сумерками – «сутемЁнками».

- «мУсако», - задумчиво произносит Федотыч – «пора приставать». Полетевшая шпонка – явное свидетельство того, что в темноте по Пёзе идти не стОит.

Останавливаемся на поляне высокого, по ходу левого (орографически правого) берега, покрытого огромной, в человеческий рост, но примятой лошадьми травой. Сооружением в центре поляны, назначение которого в густых сутемёнках мы не смогли издалека определить, оказывается поленица дров. Вот так делают в Бычье – заготовленные дрова колют прямо на берегу в поленья и складывают в поленицы, чтоб на лодке потом отвезти домой. 21-00 . Первая ночь на воде. Потрясающий закат, невозможная тишина. Никого кругом, только поле на берегу, вытоптанное лошадьми из Бычья. «Была тихая и свежая ночь; небо слегка было подернуто облаками, которыя, безпрестанно изменяя свои формы, медленно неслись над окружающем нас тёмным лесом… Долго еще сидел я на берегу, прислушиваясь к этим звукам природы и в раздумьях смотря на воды, которыя медленно и с тихим, едва слышным журчанием пробивали себе путь чрез непроходимые леса…» (Александр Шренк, «Путешествие…») И мы долго сидим у костра и завидуем сами себе.

27 августа. Хотел было посравнивать население Бычья в разные годы, но уперся в нестыковку. У Шренка в Бычье живет 2 семейства, а по переписи 1839-го (по данным Окладникова) – 130 человек в 17 дворах. Оставлю-ка я численный анализ, к удовольствию цензора, на потом.

Удивительно хорошо выспались, и в 8-00 мы уже на воде, немножечко хмурой от набежавших, по Шренку же, туч («Накрапывающий дождь разбудил нас рано утром…», там же.)

Здесь хорошо видно ту самую линию связи, идущую вдоль реки – то, что связывает жителей пёзских деревень с остальным миром.

Пробуем разные комбинации – очень уж нам не нравится «Ветерок» на резинке. Этот мотор не хочет работать на малых и средних оборотах – только на максимуме, но тогда бензин через него льётся, похоже, в реку напрямую.

В 9-15 проходим приток Нижняя Айпа (левый орографически. Чтоб не путаться дальше, я везде левый-правый буду обозначать именно с точки зрения течения реки, а не нашего хода. Поскольку мы идем против течения, то «левый» орографически находится справа от нас, и это сыграет со мной однажды забавную шутку…) Сразу за притоком к берегам вплотную подходят леса, над которыми возвышаются первые в нашем походе лиственницы. Еще в километре Пёза разделяется на две протоки островом, напротив которого, на левом берегу (справа от нас; больше не буду...) изба, которую проводники называют Керосинная.

Нет, ну не может быть. Открываю карту. Изба там есть, без названия. Но болото и озеро за ним – Карасиное. Трансформировалось название, и филологам остаётся лишь гадать, зачем рыбаки приезжают в эту избу – за карасями ли из одноименного озера, аль еще зачем. Ну-ну. Например, за поиском частей керосиновых «Союзов», а вы что подумали?
Поскольку «Керосинная» - первая изба на нашем пути, остановимся. Не в ней, а на ней и на понятии этого удивительного, общесеверного явления «избы». Явление действительно всеобъемлющее, поскольку изб тут относительно много – и по берегам рек, и на озерах, и вдоль линий электропередач (где они есть) и связи. Везде, где есть необходимость у людей остановиться вне деревень, независимо от причин такой остановки, на Севере есть избы. Как правило, избы носят прикладной характер – изба рыбаков, охотников, или обходчиков-связистов. Но основная концентрация таких изб все же вдоль рек-путей. В такой избе, как правило, есть печь, одна закладка сухих дров внутри и поленица снаружи. Снаружи будет варИло

– приспособление для подвешивания котелков над костром, или аналог дровяной плиты, а внутри – стол, полати или лавки, может, даже прикрытые шкурами или тряпьем, много-много гвоздиков, веревок или даже специальных перекладинок вокруг печи для просушки одежды и обуви, а также спички. Может быть и соль – сахар – чай, набор круп, консервов. Обычно есть топор. Двери таких изб, как впрочем, и двери изб в деревнях, не запираются – если никого нет, то снаружи приставлена палка – приставка. Ну, а если есть - вы и так увидите. Эти избы – не совсем общественные, у каждой есть хозяин – тот, кто ее поставил. Хозяев каждый избы тут знают, но, тем не менее, любой путник может остановиться в такой избе. В избах есть своя этика. Остановились, сожгли дрова – наутро пополните запас. Все, что есть в такой избе, может быть использовано, но не забрано. В одной из изб мы обнаружили канистру бензина. Понятно, что кто-то оставил его себе на обратную дорогу. Такие вещи брать не принято. Принято оставлять за собой чистоту и порядок. Еще принято, что если вы путник, то остановиться в избе вы можете в любом случае, занята она, или нет, и сколько там уже есть путников – места хватит всем, да и чаем с вами поделится тот, кто пришел первым. Мне кажется, такие избы были всегда, когда было постоянное население. Раньше нередко строительство их было казенным делом, но присмотр всегда поручался местным крестьянам. Вот, смотрите у князя Голицына – губернатора Архангельской области конца 19 века: «До Цилемскаго волока построено шесть казенных станционных избушек; в них проезжающие могут отдохнуть, сварить себе пищу (если есть своя провизия), так как во всех этих избах имеются печи и при них заготовлено несколько вязанок дров. Станционныя избы находятся под наблюдением сторожей, называемых здесь кушниками, которых полагается по одному на 2- 3 избы». («Обозрение Печорского края архангельским губернатором действительным статским советником князем Н.Д. Голицыным летом 1887 года» - Кстати, очень рекомендую, наряду со Шренком и Максимовым – лучшие произведения по тому краю века 19-го. В сей книге есть и описание Цилемского, или Пёзского – с какой стороны смотреть – волока, сделанное самим Губернатором. Да, были правители на Руси…)

За избой – высокий правый берег – щЕлья.

Вот, идем мы тут под моторами, периодически замеряем скорость. Шесть километров в час. А рассуждаем о другом. Как шли здесь, отталкиваясь шестами или бечевой на лодьях те, кто шел через Волок? В какой они были обуви, если даже обувь 21 века из вспененной резины промокает?

Наверное, кожаная, просмоленная, но все равно все это протекало, пропускало воду. Пробуем полный газ – 7 километров в час. Оторвалась веревка плота. 11-02, вылавливаем.

11-40. Проходим устье речки, которую проводники называют Чеца. На моей карте она Цема – первое расхождение с топографами, но на горизонте уже ЛобАн.

«Хоть и вынесло нас странствие
К деревушечке Лобан». – это снова из Окулова…

11-55. Подходим к деревне Лобан. У Шренка тут снова два жителя, и в этот раз это совпадает с данными переписи, приведенной Окладниковым. А у нас житель один - Юрий Борисович Яковлев. Его лодка на берегу перед деревней, наверное, в лес ушел.

- Значит, в деревне никого, - говорит Федотыч.

Лобан – уникальная деревня, единственная на Пезе, стоящая задом к реке.

Удивительно, да? Все дома отвернуты от реки, как не бывает на севере, словно кто-то произнес всем избушкам: «А поворотись-ка к лесу передом…». А еще Лобан очень похожа на мои любимые Кимжу у Мезени и Едому на Пинеге – этакой пасторальной нетронутостью. Пройдемся? Двухэтажные крестьянские дома

Остатки еще помнящего советскую власть магазина

Место сбора деревни.

Между прочим, действующее – несмотря на то, что постоянный житель деревни тут один, остальные дома не брошены, хозяева используют их как дачу. Ничего себе дачка – 70 км на авто до Бычья, а потом еще больше 25 водой. Это если из Мезени…

Ну чем не Кимжа или Едома? Такой вот взвоз забавный на поветь

Обратите внимание на дальний столб

Ну и конек – охлупень, как же без него?

Среди травы – тележные колеса

Возвращаемся другой стороной

Но не брошено, нет

На самом берегу, над Пезой - обетный крест (оветный, говорят здесь…)

Но тяжело ему тут

Сразу за ним – тоже остатки прежней жизни

Возвращаемся по берегу обратно. Сразу за крестом – банька по-черному,

дверь в которую не заперта, как и в дома. Заглянем?

Каменка, полок

Все на месте.

Над селом, на высоком угоре, еще один обетный крест, к которому ведет отчетливая тропа.

А от креста открывается чудесный вид на всю реку.

Возвращаемся назад, мимо дома Юрия Борисовича.

На ручку, на ручку внимание! А она открывается! – хозяин-то вернулся…

Вот он – президент Лобана Юрий Борисович Яковлев (справа), со своим верным помощником

В какую-то забавную программу попала эта деревня – тут есть спутниковый таксофон,

питающийся энергией от солнечной батареи (ха-ха) и ветряка (вот это да!) Синяя будка с надписью Архоблэнерго – дизельная электростанция, снабжающая энергией Лобан в отсутствие солнца или ветра. А начальник над всем этим – Юрий. Директор всех трех электростанций и спутниковой почты в одном лице, поскольку других лиц нет. Потому и Президент. За то, что Юрий обеспечивает село и всех его жителей электричеством и связью, государство платит ему зарплату, да. Ну и что, что житель тут один… Впрочем, я не ерничаю. Я всерьез считаю, что так оно и должно быть – Юрий один-то условно. А так – вся деревня жилая. Но Президент-то Юрий по необходимости, а по призванию – охотник-промысловик. И в деле изготовления чучел он – вторая во всем Мезенском районе величина. Первой величиной был его отец…

С Федотычем они друзья. Давно, Яковлев – старший еще живой был, случился с ним инсульт, и потерял тот дар речи. Но не совсем – исчезли из его лексикона все слова, кроме матерных… Так и встречал он гостей, костеря отборным матом, с милой улыбкой на лице, приглашая недоумевающих приезжих жестами в дом. Нетривиальная ситуация – Федотыч даже поэму по этому случаю написал. Мы спускаемся с крутого угора к реке, и пока Димон с Серегой переставляют мотор на резинке, устанавливая туда маленькую Ямаху, Федотыч нам ее читает. Только не окончил он пока «Родимую сторонку».

«Безъязыко, только гукая,
Жестом, взглядом говоря,
Он привел нас тропкой узкою
Уж почти к своим дверям…»

Еще рядом с Лобаном есть целебный родник – очень почитаемый источник, как считается, помогающий от болезней глаз. Да… три часа уже.
И в 15-00 мы отходим от этого удивительного Лобана. Серега с Димоном теперь рассекают под Ямахой на резинке.

Крутые высокие обрывы – щЕльи, появившиеся впервые перед Лобаном, после него стали выше и чаще,

ветер стих, превратив поверхность Пезы в зеркальную гладь,

на которой стало особенно заметно, что колеса прицепа, частично погруженные в воду, сильно ее рЮтят, заметно мешая движению. Договариваемся, что на следующей остановке мы их попробуем убрать.

Около 18-00 подходим к очередной избе со странным названием Пёлдус. Здесь, пока идет заправка бензином, готовим чай и смотрим на избу.

Очень чистенько,

уютно и гостеприимно

Вообще-то, эта изба связистов, пространство вокруг которой заросло потрясающе душистой малиной.
Еще через час догоняем идущую зигзагами по реке лодку. Да уж.

Ну да, из Москвы ребята. Очень уж на генерала похож старший, а младший, хоть и изрядно нетрезв, но суть происходящего не теряет. На корме – сафоновский житель, но зигзами, поскольку стакан тоже в руке. Да, это по-генеральски – не обидеть рулевого. В общем, ребята открыли для себя верховья Пезы и Рочуги...
- А про Волок-то знаете?
- Да. Даже собираемся туда. Но зимой, на снегоходах, летом-то не пройти. А вы?
- А мы туда.
- Сдурели? Потоните же!
- Да нет, мы трезвые пойдем. И еще всем потом расскажем.
- А вот это зря, зря! – Напускает на себя строгость «генерал», - не надо рассказывать. – Точно генерал. Занял свою территорию, и не отдаст теперь ни пяди. Да и Бог с ним. Разговор происходит у избушки Чага, запланированной нами как ночлег. Да ладно, идем.
Еще через минут сорок местечко Вазган – поселок буровиков – геологов, искавших тут на излете советской власти нефть. Не нашли, побросали и ушли. Фото нет, ибо уже сутемёнки.
Примерно в полдевятого в уже серьезных сумерках (помните – мУсако! Только когда совсем темно, не просто мУсако, а парАто мусако!) разглядываем вышедшие на берег огромные, метров за 30 высотой, лиственницы, среди которых много сухих, высохших на корню деревьев, зовущихся здесь хОнга. К избе ВирЮга , на месте покинутой еще в 70-х годах деревни, подходим в 20-30, а разгружаемся уже при свете фонарей.

продолжение следует...