Путями поморов. Итоги. «Вдоль польских кладбищ эстонской дорогой».

С момента завершения экспедиции «Путями поморов» прошла неделя. Экспедиция окончена, машины и участники в Москве, и, стало быть, завершен и мой цикл рассказиков – дневников из серии «дорога он-лайн».Теперь настало время осознать, что мы видели, и этим рассказом я начну новый цикл. Пока мне хочется, чтобы этот цикл включал в себя сюжет о жизни этих мест в прошлом, во времена, когда строились, например, деревянные храмы Чикинской, и когда выходцы отсюда, поморы, уходили торговать в Мангазею, за Камень, и вообще, на край и за край света. Другой сюжет – современная жизнь Мезени и Пинежья, встреченные на нашем пути люди, с их проблемами и заботами. Сюжет третий может, не столь широк, но очень уж мне хочется поговорить о технике, порекламровать свой полет из Архангельска в Карьеполье на легкомоторном самолетике с посадкой на лед Кулоя. Но начну я все же с исторического сюжета. Но совсем недавнего – есть еще люди, которые помнят это не по рассказам. И нам надо бы.

«Вдоль польских кладбищ эстонской дорогой».

«по костями пойдёте…»

Из напутствия жителя
д. Карьеполье Олега Титова

17 марта экспедиция покинула гостеприимный дом Олега Титова в деревне Карьеполье и, встав на лед Кулоя, остановилась в 7-ми километрах выше деревни, в сотне метров ниже основного притока, реки Немнюга. Мой же путь сюда, к устью Немнюги, лежал из Архангельска на необычном транспортном средстве, самолете-амфибии Л-42.

Я опишу этот самолет в другом сюжете, сейчас же важно то, что летели мы на северо-восток,

на высоте 300 метров над землей, рассматривая лес, прорезанный причудливыми изгибами речушек

левого берега Кулоя.
Вот это -

- река Лака, текущая в живописном ущелье, впадающая в Кулой напротив Немнюги.

А поднявшись еще выше, по Кулою можно видеть, как в таком же ущелье течет Ёжуга. Ёжуга – интересное название. Речка с таким названием впадает еще и в Пинегу, напротив Труфановой, рядом с Чикинской, куда мы собираемся. А недалеко от истоков этой другой, пинежской Ёжуги, есть исток еще одной Ёжуги - Зырянской, текущей в противоположную сторону от Пинеги, в Вашку. Я, когда читал о злоключении поляков на Пинеге, грешным делом решил, что первоисточники запутались в Ёжугах. Но нет. Еще выше Ёжуги кулойской есть приток Полта, тоже быстрый и левый. По нему был основной сплав леса во времена от революции и до войны; от устья Полты до Кулойского канала и был дневной переход бурлака с плотом на лямке за царский рубль, о чем я напишу чуть ниже. Полта порожиста, как и все реки, впадающие в Кулой слева. Поднимитесь по ней на 60 км вверх, там, где на карте стоит метка – урочище Горшок. Исток соседней Ежуги тут рядом совсем. Если по карте. А на самом деле это выглядит как-то так.

Вот тут, среди этих болот, в урочище Горшок был «с 28 октября 1940 года организован новый Пинежский дом инвалидов спецназначения, на 500 человек». Спец в данном случае действительно специальный. Специально для больных и престарелых поляков.

17 марта 2012 года Л-42 успешно сел на лед Кулоя близ впадения в него Немнюги,

и, покачав крыльями, оставил меня с экспедицией

Поэтому о поляках я буду рассказывать потом, когда мы уже на вездеходной технике дойдем до другой, пинежской Ёжуги. Впрочем, есть еще одно «Ё». Правые притоки Кулоя неторопливы и болотисты. Нет, всему свое время. А экспедиция проводила «лайнер», взяла меня на борт и…

…дошла к 18 марта до устья правого притока, речки Олмы. Дальнейшее движение усложнялось все бо’льшими и бо’льшими участками открытой воды, и, отойдя от устья Олмы вверх по Кулою километров на пять и получив череду купаний, как вездехода так и всех экспедиционеров по очереди, мы приняли решение выходить из Кулоя, вернувшись на следующий день вниз до Олмы и войдя в нее. Судя по карте,

наиболее благоприятным местом для выхода со льда был безымянный ручеек, впадающий в Олму в районе точки, обозначенной как «Урочище Игнашино», в нескольких километрах выше ее устья. Остановка и просмотр русла Олмы выше урочища показал наличие уже в 200 метрах открытой воды, так что мы отправились осматривать пути выхода на берег через «Урочище Игнашино», как единственно возможный вариант продолжения маршрута… Да, про «Ё». Если по Олме пройти, забыв об открытой воде вверх, туда, где она станет ручейком, а потом разделится на Светлую и Черную, Светлая примет в себя Ёжму. Там и будет урочище Ёжма, туда можно даже доехать из Пинеги, это совсем недалеко, но по очень плохой дороге. И там можно встретить в лесу молодых ребят из Польши. Потому что Ежма – одно из самых больших польских кладбищ на Пинеге. (фото отсюда)

Когда я отправлялся в эту экспедицию, я уже многое знал об истории этих мест. От этой истории на Севере, видимо, никуда не деться, даже, если путешествуете тут с другими целями. Даже если не хотите о ней вспоминать – все равно она тут рядом. Ну, например, едете вы по дороге, идущей от Архангельска через Малые Карелы в Луковецкий и дальше в Пинегу, ну, там Лявлю посмотреть, или Чухчерьму. И встречаете кресты. Там есть деревенька с удивительным названием – Бабанегово. Вот даже боюсь себе вообразить этимологию его происхождения… Но недавняя история местечка страшна – здесь, в леске по правому берегу речки Черная, между Бабанегово и Конецгорьем, с 1936 по 43 годы был один из «расстрельных» районов НКВД. Представляете, что там, если семь лет туда по ночам приезжали «исполнять приговоры»? (источник). Или вот писал я записки о средней Пинеге, Едоме, Шотовой, Кевроле («Золотые окна», если помните). Но стоило зайти в лесок за Никольской Церковью в Едоме (ну хоть раз Е без двух точек), и вот вам – польское кладбище…

Но Кулойлаг был для меня до этой экспедиции загадкой. Кулой – вообще загадочная река. Я ей название придумал когда-то – «река наоборот». Посудите сами. Многие северные реки начинаются в глухих болотах, и лишь потом, в среднем и нижнем течении «обживаются» людьми, там, где они широки, полноводны, где есть большие заливные луга… Что Двина, что Пинега, да что там – даже Мезень. А вот Кулой – начинаясь от заселенной нижней Пинеги, убегает прочь от людей, на север, в такие места, что даже теперь (или «даже» тут неуместно?) ничего там нет, только дикие олени,

да глушь, такая, что нетронутые вековые лиственницы в три обхвата смотрят на вас с удивлением, дескать, «а вы-то тут откуда?» Да и само начало Кулоя – в 4-х верстах от крутого поворота Пинеги, где она, наткнувшись на Кулогоры и отразившись от них, убегает на юго-запад, - повод для множества легенд. С чего бы тут Кулою устремиться на Север, как бы мысленно продолжая прямую линию от верхней части Пинеги? Всегда эти 4 версты использовались людьми – стоит переволочь суда из Пинеги в Кулой, и вы на прямом пути в Белое Море, прямо в Мезенскую губу. А дальше чуть вверх – и вы в заселенных низовьях Мезени. Но это если вы товар везете. (Дальше – в Пёзу, потом волок, и вы в бассейне Печоры. Пустозерск, да и до Мангазеи уже недалече, но это тема другого сюжета). А вот представьте. Нет дорог, только Кулой. И бежит он не к людям, а от них. А вы с топором в руках. Даже свалив деревья, куда вы их отправите? Вниз по Кулою? а дальше – вверх по Мезени в Каменку, где единственный порт и лесопильный завод? Как? Или вверх по Кулою, к Пинеге. Но опять же, как против течения, достаточно быстрого, что река в верховьях и замерзает-то не всегда? Да плюс волок/канал? Как, зачем? Вот и мне не давали покоя эти вопросы, а тем временем существовало целое отдельное управление лагерей – Кулойлаг, и его обитатели валили тут лес…

19 марта, во второй половине дня, мы встаем напротив сильно разрушенного домика урочища Игнашино.

Развалины первого домика прямо на берегу

Под его стенами Гиви устраивает кухню, а остальные участники расходятся в поисках пути, которыми пойдут вездеходы.

Разрушенное строение слева. А это справа – наверное, лучше всего сохранилось. Видно, что это барак, хоть и построен из огромных бревен.

Видно, что построено здание не по северному… От урочища в сторону дороги отходит отчетливая просека, на которой угадываются занесенные снегом следы – лыжня (на фото ниже - уже тропинка, затоптали) в сторону дороги. Кто-то приходил сюда на лыжах, но не рыбаки – лыжня не спускается на лед Олмы.

Просека достаточно широка, чтобы наша техника вписалась в габариты.

Обратите внимание – лес тут совсем молодой, в отличие от вековых деревьев среднего Кулоя

Просека выводит нас на дорогу Архангельск - Мезень, открытую тут совсем недавно – четыре года назад.

До этого момента дорога существовала только зимой. Летом – до села Кулой, где автомобили грузились на баржу, шедшую по Кулою вниз, затем по Мезени вверх. Новая дорога повторяет старую до Кулоя, потом «цепляет» боком Совполье и широкой дугой выходит через болота в километре от Кимжи на берег Мезени… Теперь мало кто вспоминает, что строить ее задумали еще до войны.

26 июня 1941 года на территории Эстонии была проведена мобилизация лиц 1907 -1918 годов рождения. 74 эстонца, призванные в рамках этой мобилизации и составили отдельный 858-й строительный батальон, сформированный в Пинеге зимой 41-42 годов. Так эта стройка и осталась в памяти пинежан как эстонская дорога, Усть-Пинега – Кулой – Совполье – Мезень. Строить начали на двух отрезках, Вешкома – Пинега и Кулой – Олма. Теперь, кроме названия, от этой дороги остался сильно обветшавший мост в Пинеге (его так и называют «эстонский»), мост через Олму рядом с новой дорогой близ Кучина Носа

да бараки урочища Игнашино.

Формально эстонцы были военными. Поначалу их разместили в Пинеге в старых казармах, затем перевели в Кулой, в дома деревенских жителей. «Богатые были. Сразу-то еду нам давали. Мужики все здоровые такие. В нашу избу их много поместили. Они неправильно вели себя. Мы им говорим – неладно делаете, а они по-нашему не понимают. Их перевели потом от нас» ( Евдокия Егоровна Бедрина, цитата дана по книге Г.А. Даниловой «Пинега». Вообще, эта книга – основной источник при подготовке этого текста – kvas). Но что такое мобилизованный строитель? Кирка, лопата, топор, тачка… Потом из Кулоя их перевели на Олму, в Игнашино, где они сами себе вынуждены были строить бараки. Строили, как умели – на территории Игнашино сохранились остатки одиннадцати строений (многие под снегом). Строения не северные, срубленные «в ройку» - по углам столбы, в пазы которых уже врезался брус. Такой вот «прогресс» - казарма в Пинеге – деревенские дома в Кулое – бараки на Олме. К этому моменту одежда поизносилась, запасы подошли к концу, строительство дороги трансформировалось в вырубки и заготовки леса, остатки которого, говорят, до сих пор лежат в полусгнивших штабелях под снегом. А статус военных трансформировался в статус врагов: «Всех их и пересадили по 58-й статье!» (Яков Михайлович Л., «стрелок» НКВД, там же). Впрочем, Игнашино выгодно отличалось от строений соседнего, вверх по Олме, лагеря Кучин Нос. Толщиной бревен стен бараков.

Выйдя на Мезенскую трассу, мы достаточно быстро достигаем перекрестка,

рядом с которым стоит беседка. И крест.

Кучин Нос... А вот тут страшно. Вообще, кто бы мне что ни говорил, но места, участки земли, бревна – обладают памятью, а человек способен эту память ощущать. Вот вчера, "отлебедившись" через Игнашино, мы как-то даже не подумали о том, что можно посидеть у костра. Покидали в себя нехитрую еду и пошли по машинам, спать. А обычно сидим, песни поем, разговариваем.

Наверное, потому, что костер с кухней разведен под защитой стены здания, обозначенного на плане лагеря как хозпостройка. А об Игнашино мы прочли уже в Пинеге.

Вот и тут. Кучин Нос – знаковое место, один из лагерных пунктов Кулойлага. Отсюда морозным утром уходили люди на работу – валить лес. Первые заключенные тут появились в 37-м. «Не одеты, не обуты, без шапок, обувь на босу ногу… слабые, больные – с краев. Упадет такой, его пристрелят и – в кювет» (Осотин Георгий Александрович, там же) И главная цитата «стрелка», оставшаяся в дневнике бывшего «зэка» Шехурина Евгения Михайловича: «Вы сюда прибыли не для исправления, а для истребления» (там же). Здесь физически страшно. Вот в такой же мороз, по пояс в таком же снегу, но не в одежде фирмы «ххх», а в обмотках, вам нужно 10 часов кряду валить лес ручными пилами и топорами, штабелевать, наваливать на возки, тащить к берегу реки…

Дальше лес, накопленный за зиму на берегах речушек, по Олме и другим притокам сплавляли молем до Кулоя, чтобы связать в плоты и… потащить вверх, против течения, бечевой. Впрочем, именно доставка леса тормозила «план по валу» - недостатка ни в лесе, ни в расходной рабочей силе не было… Наверное, поэтому использовались «технологии», оставшиеся от недавнего прошлого, когда лес заготавливали лесопромышленники и вольнонаемные. В конце 19 - начале 20 века заготовленный на Кулое лес также поднимали бурлаки против течения. Только тогда лесопромышленники платили за это. Норма предполагала на одного человека плот из десяти бревен, за день (световой! с 4-5 утра и до позднего вечера) бурлак проходил 30-35 (устье Полты, помните?) километров и получал за это рубль. Вообще говоря, царский рубль в день – найдите сами, много ли это… Плоты принимали у речки Сотки, откуда их переволакивали, пока не было канала, в Пинегу лошадьми. Все это называлось «Кулойтяга», и существовало до основания Кулойлага. Так вот, «технологии» заключались в том, что труд бурлаков заменили этакими лебедками – сначала на плотах устанавливались вороты, на которые наматывался трос. Размотанный трос вывозился на лодке вверх, закреплялся якорем, после чего ворот начинала вращать лошадь, ходившая по кругу. Затем и эту конструкцию усовершенствовали, расставив по берегам Кулоя, от изгиба к изгибу, стационарные вороты, а тросом цепляли уже плоты.

Вот и в лагерное время продолжали использовать такие вороты, только погонщиками были зэки. А еще, чтобы в узких и извилистых притоках не застревали бревна, часть изгибов была спрямлена рвами… впрочем, это тоже не фантазии лагерного начальства, такими рвами спрямляли Кулой еще командиры Кулойтяги… Но вывоз леса – узкое место всего предприятия, поэтому размеры плотов увеличивались, а вдоль берега стали строить лежневки – деревянные дороги - настилы на шпалах, снабженные в поворотах отбойниками, и оборудованные разъездами с будками дежурных… Мы не видели этих сооружений, они чуть выше и под снегом. Как не видели и других «находок» вдоль лежневок – человеческих останков… А теперь представьте себе. Лес. Такой, как на картинке, примерно, вдоль Кулоя.

Внизу, на Кулое, не вездеход, а плот. Или катер, если летом. Или повозка. А вдоль всего этого копошатся черные точки – кто-то лопатами чистит лежневку, кто-то копает ров, соединяя озера – старицы (на картинке слева) с руслом. Кто-то валит лес, и огромные елки с треском падают вниз. Кто-то сам падает, и тогда раздается совсем другой треск. А вы смотрите на это сверху и понимаете, что таких точек тысячи. И чем-то все они похожи друг на друга. Может, тем, что на ногах у них «опорки» - универсальная обувь зека тех времен. Кусок автопокрышки или деревяшки, примотанный прямо к ноге.

Хватит эмоций? Тогда немного сухих цифр. В 1940 году население Кулойлага состояло из осужденных по статье

«контрреволюция» - 8398 человек;
«Измена Родине» - 768;
диверсия и вредительство - 669;
антисоветская агитация - 3795;
уголовные статьи - 306;
хулиганство - 517;
спекуляция - 70;
расхищение собственности - 85;
хозяйственные преступления - 257;
имущественные преступления - 1456;
СОЭи СВЭ (социально опасные и вредные?) - 1538;
воинские преступления - 11.

Чтобы добить, сложим. 17 807 (источник – Данилова). Население Пинежского района тех лет найдете сами? И совсем последняя цифра. В Кулойлаге умерло 6 229 человек (37-41 гг?)(источник). Говорят, бульдозерист, копавший яму у моста через Олму, там где стоит крест, поседел.

Дорога, приближаясь к поселку Пинега, проходит через Кулогоры и начинает петлять. Однажды, не рассчитав скорость и «скользкость» в такой петле, я чуть было не промахнулся мимо мостика через канал, на который эта петля и попадает в замысловатом спуске-повороте. Мы идем вторыми, и, памятуя об инциденте, я предупреждаю по рации об этом головной вездеход. «Спасибо!» А канал теперь – маленький худенький ручеек. Нет теперь ни ворот – демонтированы в середине 90-х, и единственный шлюз этого канала не закрывается, нет и самого канала. Но и никаких проблем это не вызывает – с тех пор, как пришел в негодность шлюз, оставшийся без дноуглубительных работ канал тоже зарос, поэтому перетока воды из Пинеги, уровень которой на 20 выше, в Кулой, не случилось. Кулойский канал, как и сам Кулой, тоже необычен. Ну, например, тем, что его строительство, которое пришлось на первые годы Советской власти, к лагерям отношения не имеет. Волок на месте канала был всегда; сам поселок/город Пинега назывался Волок Пинежский. Испокон веку перетаскивали тут суда из Пинеги в Кулой, а плоты леса из Кулоя в Пинегу по системе небольших озер на водоразделе, или большой паводковой водой, которая запросто преодолевала водораздел… Первые изыскания были проведены тут в 1841, потом 1855, 1919. Но строить начали осенью 1926, подведя под решение еще и стратегическую идею – будь Архангельск вновь занят интервентами, после строительства канала молодая Россия получала еще один выход из Двины в море. У строительства канала был четкий бизнес-план – затраты по удешевлению перевалки леса позволяли окупить его строительство за год. А считать поморы всегда умели, например, тогда же они вычислили, что тракторная «тяга» плотов вверх по течению Кулоя обходится в 7,75 копейки на бревно, тогда как лошадиная – в 4,25. Так что поморы сопротивлялись индустриализации не из отсталости, а с цифрами наперевес… Строительство канала, тем не менее, встретило сопротивление: часть пинежан опасалось «ухода» вод Пинеги в Кулой, другая же часть небезосновательно боялась потерять достаточно высокооплачиваемую работу по перекатке бревен. Так или иначе, но к 1928 году канал построили, и через его шлюз летом того года прошли первые суда. Чистая экономика, Кулойлаг придет сюда лишь через 9 лет… Правда, до Кулойлага был где-то тут лагерь системы УСЕВЛОН, для крестьян-кулаков, но, говорят, был он в совершеннейшей глуши, где-то в верховьях Кёльды, и о его обитателях мало что известно. Известно, что делали они шпалы из лиственницы, которые, вроде, сплавляли весной, накапливая плоты в речках, которые перекрывали щитами, как плотинами. В истории создания кулойского канала такое название не фигурирует.

А мы, 20 марта, отобедав в Пинежской столовой и посетив краеведческий музей, уже вечером вновь стартуем в сторону Кулогор, опять пересекаем Кулойский канал, взглянув на него уже другими глазами, и направляемся глобально вверх по течению Пинеги, но по параллельному зимнику.

Вот она, Чикинская, когда-то центр жизни, отрезанный теперь от последнего отголоска цивилизации, Труфановой,

самой-то не имеющей устойчивой связи с большой землей, полным, абсолютным бездорожьем

За полуразрушенными строениями Покровской и Богоявленской церквей

видны еще деревни, стоявшие вдоль правого берега Пинеги

Чикинская. Подрадье. Михеево. В этих еще по 2-3 человека живут. Последняя жилая – Вальтево. Через них, по берегу Пинеги, шел дальше старинный тракт на Лешуконское. Березник, Ёжуга – нежилые теперь. Впрочем, последняя - на другом берегу правого притока Пинеги – той самой Ёжуги (пинежской). Вот и вернулись в Польшу.

Самое время теперь прерваться и поговорить о погоде. Пока шли Кулоем – была оттепель. Низкие тучи сохраняли ночью уже весеннее тепло, которое топило снег и прилепляло его к штанам, колесам и лыжам самолета. А вот вышли на Пинегу – и засияло солнце. Днем – хоть загорай. Но стоит в такую безоблачную погоду солнышку закатиться, как становится зябко, а под утро вообще все потрескивает, а бортовой термометр неумолимо сползает к 30. Это я к тому, что поляки появились тут зимой. Германские войска вошли в Польшу 1-го, а советские - 17 сентября 1939 года. Уже 28 сентября подписывается советско-германский договор о дружбе и границах, по которому к Советскому Союзу переходят восточные воеводства Польши. Территории, отошедшие ранее (в польско-советскую войну 1919-1920) к Польше были заселены в том числе «осадниками» - ветеранами той войны, получившими бесплатно от польского государства наделы (осады) на отвоеванных территориях. Советской властью «осадники» объявляются кулаками, и «новая власть» проводит одну из самых массовых и безжалостных операций, успешно применявшихся впоследствии на разных народах. В ночь на 10 февраля 1940-го производится массовая депортация поляков. За одни сутки формируется 99 эшелонов, примерно 140 тысяч человек, поднятых ночью, целыми семьями с детьми, стариками и младенцами. Все это грузится в теплушки и отправляется на восток. 40 из 140 тысяч попадают в Архангельскую область. Население деревень таежной Ёжуги возрастает на тысячи человек… Поляки тут живут везде. Ёжуга. Сюзьма. Колос. Ура. Последняя – на 102 километре от устья. Плохо понимающие по-русски. Не понимающие, что такое Север. Старики – помните, дом престарелых и инвалидов Горшок? – попадают туда не сразу. Сначала – в места поселений. Самый престарелый – дед из Волыни – попадает в Карпогоры в 90 лет. В списках люди 1853, 1855 года рождения. И наоборот, некая Мария Подольская оказывается в Пинеге с четырьмя детьми… Еще одна волна накрыла Пинегу практически следом – «беженцы». Это в основном, евреи, убегавшие от немцев в восточные территории, но попавшие в СССР, и быстро передумавшие. Обратно в Германию? Ага-ага. И еще 250 тысяч. Да, в 41-м все поменялось. Германия перестала быть союзником и стала, наконец, врагом. 30 июля было подписано советско-польское соглашение, а 12 августа поляки были амнистированы. Но сколько пришлось ждать, когда дойдет амнистия до истоков Ежуги? А потом, по весне, на плотах вниз. Куда? А старики из дома престарелых - они как? Всего лишь два года. И многие сотни крестов, вдоль одной Ёжуги и вдоль другой. И в Ёжме. И в Едоме, за Никольской церковью. Все на Е. Все, кроме Едомы, с двумя точками. И с одной перекладиной. Так вот оно, по Русскому Северу, ездить… Потом будет 47-й, и места поляков займут немцы. И украинцы, и белорусы - с оккупированных ранее территорий. История продолжится.

Вместо заключения.

Почему-то принято считать, что русский интеллигент должен мучиться традиционными вопросами. Наверное, я не дорос еще до понятия "интеллигент", поскольку не сильно меня волнует, "кто виноват". Ответ на этот вопрос может быть любым, и он не повлияет,уверяю вас, ни на что. Ответы на вопрос "Что делать?" еще интереснее - все их дают, иногда сами себе, иногда публично, но почему-то не принято им следовать. Меня же больше занимает вопрос "Зачем?". Его можно задавать глобально, например, "Зачем уничтожать десятки миллионов наиболее активных людей?", или "Зачем переселять нации" или "зачем вырезать целые социальные слои, ведь за уничтожением крестьянства, например, неминуемо наступит голод?". Но мне кажется, что понятнее этот вопрос звучит тогда, когда он конкретен. "Зачем нужно было перевозить 90-летнего деда из Волыни на Пинегу?" "Зачем пани Подольской валить лес на Ёжуге, когда у нее четверо детей?" "Зачем 70 эстонцев начали строить дорогу длиной в 300 километров?" Зачем, зачем, зачем....

Я езжу и езжу по России, все больше и больше убеждаясь в том, что Россия жила когда-то не так, как мы себе это представляли. Со вкусом жила, с удовольствием. Потом я стал талдычить об этом, как заведенный. И только потом до меня дошло, что это и есть ответ на мое "Зачем?" Вот за тем. Затем, чтобы мы не знали, как на самом деле, с каким вкусом, с какой жаждой, с какой любовью, наконец, жили наши предки. Для этого и устроен был геноцид. Не поляков, не евреев, не украинцев и даже не русских. Не кулаков и не дворян. Не жителей западных областей и не кавказцев, но всех перечисленных. Геноцид изощренный.

Геноцид тех, кто знал, как это – жить со вкусом и удовольствием. А я теперь езжу по России, и чем больше, тем дальше от меня ответ на другой вопрос. Добились?

Василий Киреев