Отчет об экспедиции. Глава 3, часть 4. Северная Двина и вход в Вычегду.

 

 

 

На набережной, в самом центре Великого Устюга, остаются провожающие нас сотрудники Великоустюгского музея – заповедника; мы же, на трех лодках, аккуратно перейдя через прибрежную косу, берем курс вниз по Сухоне, уже через пару километров принимающей Юг и вместе с этой рекой становящейся Малой Северной Двиной. 

 

 

 

 

28 августа, вторая половина дня.  Всё, мы в Двине. Когда-то, в предыдущих наших волоковых экспедициях, мы использовали в качестве путеводителей труды знаменитых предшественников, прошедших древними путями за сотни лет до нас и детально их описавших. Так, по Пёзскому волоку нашим «виртуальными проводниками» были Александр Шренк [3] и Князь Н.Д.Голицын [4]; по Сибиряковскому тракту – сам А.М.  Сибиряков [5] и Эрнст Карлович Гофман [6]. В сегодняшней нашей экспедиции нам сложно было бы взять проводника на весь маршрут. Но по маршруту от Устюга до Выми мы можем это сделать, следуя и самому первому документально зафиксировавшему свое путешествие «проводнику» – Святителю Стефану Пермскому [7], и одному из  более  близких нам по времени  путешественников, прошедших  этим маршрутом в начале XX века – упоминавшемуся уже Б.В.  Бессонову [8].Кстати, что Святитель Стефан (вернее, автор его Жития Епифаний) в 14 веке, что Бессонов в веке 20-м, реку, к которой мы сейчас стремимся, называют «Вымъ» - с твердым знаком на конце, ставя ее в мужской род. Почему и зачем она стала Вымью на нашем уже веку – вопрос. Что же до личности Святителя, то об этом удивительном человеке можно было бы рассказать и в предыдущей главе, поскольку он является уроженцем Устюга. Но тогда глава об Устюге получилась бы слишком большой, так что о Стефане Пермском давайте будем говорить по пути его (и нашего) движения и его миссионерского подвига.

 

Малая Северная Двина – 60-километровый участок пути между двумя «развилками» - Великим Устюгом у слияния Сухоны с Югом, откуда родившаяся Малая Северная Двина устремляется строго на север, и Котласом, где Малая Северная Двина принимает справа Вычегду, чтобы стать Большой. Вычегда же приходит к нам с востока, и здесь путнику предстоит выбор – налево и вниз по Двине, на север, или направо и на восток, вверх по Вычегде. На рисунке ниже – схема этого участка с треком нашего движения.

 

 

 

Сразу за местом слияния река становится полноводной, широко разливающейся по своей долине протоками, рукавами и старицами; характер берегов не меняется – они по-прежнему высоки, сложены из слоистой глины и оттого очень живописны. Но водная гладь увеличилась почти вдвое, берега отодвинулись, отчего кажутся теперь низкими. Этот участок обжит и  заселен; вот что пишет Бессонов  о нем в начале XX века: «Отъ этого места до Котласа 60 верстъ, которыя Двина течетъ между довольно высокихъ береговъ, покрытыхъ лесомъ, съ деревушками и селами. Ближе къ Котласу правый берегъ становится все выше и выше и прюбретаетъ характеръ почти отвесной и ровной стены съ идущими по ней горизонтально разноцветными слоями глинъ, песковъ и известняковъ» [9]. Перекаты на этом участке обозначены на карте, но они не представляют угрозы: река полноводна, навигационные знаки расставлены, и они достаточно новые: на Двине присутствует, хоть и в малом объеме, судоходство. Чуть ниже, у Котласа, экспедицией был встречен теплоход типа «Заря», выруливавший из Вычегды в Двину в северном направлении, но откуда и куда шел этот рейс, нам осталось неведомо. Да и характер берегов Двины тут говорит нам о том, что перекатов бояться не следует – если уж и суждено на них налететь, то это будут, скорее, песчаные кошки. Так и подходим к концу светового дня к местечку Медведки, где и встаем на ночевку, аккурат напротив города Красавино – последнего населенного пункта в современной Вологодской области на нашем пути.

 

29 августа. Утро проходит в ремонте клапана одной из больших лодок – «Белуг». Дело в том, что еще при сборке этих лодок рассыпался клапан надува одного из бортов. Пришедшие вместе с ЗИПом запасные клапана оказались с другой резьбой. В Тотьме нам показалось, что мы смогли их закрутить, но, как оказалось, не смогли – лодку приходилось подкачивать по ходу движения. Сегодняшняя попытка – посадить это всё на герметик, – потребует некоторого времени, которое я использую для рассказа о том, чем жили эти места вообще и Красавино в частности, в недалеком прошлом. 

 

 

Проплывая от Устюга к Котласу на пароходе в 1907-м году, Бессонов отмечает, что все берега Малой Двины застроены амбарами, хлебными складами и пристанями: «Задолго еще не доезжая до Котласа, правый берегъ уже застроенъ складами для хлеба, котораго здесь проходить изъ Сибири на северъ огромное количество; склады, склады и элеваторы безъ конца тянутся вплоть до самаго села Котласъ» [10]. Хлеб в те времена – основной экспортный товар Империи, его и везут к Архангельскому порту. Но вот что интересно – хлебные склады в момент Бессоновского путешествия – пусты! Казалось бы, открытие железной дороги через Котлас – решение экспортной хлебной логистики: вот он, Котлас узловой, от которого хлеб можно грузить на пароходы и везти его водой к порту, но нет. Хлеб по-прежнему перегружается на суда в Великом Устюге, стоящем в стороне от новой дороги. Бессонов дает два объяснения. Во-первых, год неурожайный, и хлеба не так много. Но сам же его опровергает – в Сибири-то неурожаев нет. Другое объяснение интереснее: только что открытая дорога на Котлас проведена волюнтаристски, мимо основных центров логистики, главным из которых и является Устюг. Вся инфраструктура перевалки по-прежнему завязана на него, вот и грузятся в Устюге пароходы хлебом по старинке, с подвод.  В своем следующем путешествии к Уралу, попадая на заброшенный уже к этому времени Сибиряковский тракт[11], Бессонов докапывается до первопричины. Когда Сибиряковский тракт был открыт, пресса захлебывалась от хвалебных отзывов: вот что значит – правильная дорога. Цена на хлеб на Печоре падает сразу вдвое, на следующий год  - втрое [12].

 

Почему же тракт так быстро оказывается не востребован и заброшен? А виной всему – экспортная цена хлеба! Та маржа, которую получают хлебные магнаты от торговли заграницу, позволяет им не думать о таких мелочах, как рубль с пуда: доход там существенно больше. И единственные люди, которые могут страдать от высокой цены – местное население Печоры. Но и тут экономика берет своё: население Печоры само по себе достаточно обеспечено за счет других видов промысла – рыбной ловли, пушной охоты, добычи точильного камня, лесной заготовки. Настолько обеспечено, что не косит луга, не держит скот на продажу – им проще купить это всё, ибо доход от другого вида заработка больше. Зарабатывая до 4-5 рублей в день, печорский крестьянин не станет заниматься поддержкой тракта, который позволит ему сэкономить рубль с пуда муки – ему проще заплатить этот рубль, чем вкладывать деньги и труд в содержание и обслуживание дороги. Азы экономики: ваш покорный слуга, путешествуя по Норвегии, посетовал как-то в сердцах на дороговизну аренды домика в кемпинге. Цена за будку с кроватями была там, как за хороший номер в гостинице в Европе. «Это для вас дорого, - парировала хозяйка, - а мы хорошо зарабатываем, у нас это нормально». Так и на Печоре. Но так  и тут, на Двине: нет смысла что-то менять в хлебной логистике, пока цена на хлеб позволяет нести пусть и большие издержки, но без усилий и затрат на «новшества». Потому и видит Бессонов пустые склады у Котласа, у железной дороги, и десяток пароходов, что грузятся в Устюге с подвод.

 

Иное дело – лён. Если хлеб в здешних местах, несмотря на то, что крестьяне его все же немного сеют, товар привозной, то для льна этот регион – природная благодать. И именно вологодский лён – не только востребованный, но и ценнейший товар во все времена. Но и тут мы сталкиваемся с диалектикой ценнейший/обычный, дорогой (экспортный)/дешевый (повседневный). Выделка льна – процесс трудоемкий, содержащий массу операций.  «Готовый лен выдергивали руками, чтобы максимально сохранить всю длину стебля, из которого получали затем волокно для пряжи. После отделения головок семян (путем продергивания пучков льна через редкий гребень - "рядки") лен сначала мяли, а затем трепали, чтобы освободить волокно льна от твердой наружной оболочки - "костры". На этапе подготовки пряжи лен разделяли – прочесывали и т.д., но и сами отходы шли на грубую ткань («отрепье» - отходы после трепки льна). До конца обработанное волокно - "куджель", "кудель" - шло на выделку самого тонкого льняного полотна. Если процесс до трепки – удел крестьян, то дальше … начиналось детальное разделение труда – были ткачи, холщевники, белильники и красильники. Впрочем, все это могла сделать и крестьянка. А на рынок попадала как пряжа («прядено»), так и холсты ткани, в том числе «набойные», с узором (о, еще специальность – «колотильщик» - тот, кто наносит узор). И готовые одежды, верхняя и нательная: кафтаны, полукафтаны, зипуны, однорядки, рубахи, порты. Наибольшим спросом пользовалась одежда из самых дешевых и грубых тканей: зипуны сермяжные, такие же кафтаны и сукманы, рубахи» [13].  То есть, всё это – процесс ручной обработки,  для внутреннего потребления максимально упрощенный. А вот в качестве экспортного товара особую ценность представляло именно тонко обработанное полотно, называемое итальянцами «русской тканью». Вот и получается, что массово производится самое дешевое, на внутренний рынок, тогда как самое дорогое, экспортное, – товар штучный, единичный, хоть и высоко ценимый «за морем». Вот бы поставить на поток именно этот товар! Но его надо везти «за море» сразу большими партиями, тогда его и сбывать можно гарантировано. 

 

Именно для этого обрусевший немец Пётр Карлович Люрс и строит в Красавино первую в Российской Империи льнопрядильно-ткацкую фабрику по выпуску тонких льняных изделий. Для этой фабрики закупается самое лучшее по тем временам оборудование – в Хейвуде, Лидсе и Манчестере. Из Британии выписываются и иностранные мастера:  весь технический персонал фабрики – британские подданные, выехавшие в Россию для работы на фабрике с жёнами и семьями. Кстати, место для фабрики – земля в тогдашней деревне Красавино – собственность (дача) того самого Михаила Матвеевича Булдакова из предыдущей главы; его имение и имение Якова Грибанова по соседству скупает Илья Грибанов. Он и передает землю в аренду Люрсу под фабрику. Люрс, построивший фабрику в 1850-х годах, всё же обанкротился, и получивший ее за долги Владимир Грибанов (сын Ильи) забирает дело в свои руки, доводя его до пика совершенства - известности, удачи и славы.  Красавинские ткани завоевывают награды на выставках, качество ткани гремит на весь мир, а Красавино, расширившееся и поглотившее окрестные деревни, становится городом; здесь фабрикой строятся церкви, больница, фабричное училище. 

 

Посетивший фабрику в начале 20-го века Бессонов пишет: «Фабрика занимаетъ очень большую площадь, раскинулась по горкамъ, прорезаннымъ оврагами, везде много зелени, много отдельныхъ большихъ корпусовъ. Приводится въ действие 4 паровыми машинами, изъ которыхъ большая компаундъ въ 1.000 индикаторныхъ силъ. Масса всякаго рода станковъ съ оглушительнымъ шумомъ стучатъ, гремятъ, свистятъ и выдЬлываютъ разнообразнейшия произведениiя изъ знаменитаго вологодскаго льна; результаты этого стука и шума ползутъ со станковъ въ виде и скатертей, и салфетокъ, и полотенецъ съ разнообразнейшими рисунками и  подъ старинный ладъ, и подъ стиль moderne, и простого полотна, и даже грубыхъ тканей; все эти произведенiя продаются въ Устюге въ фабричномъ магазине, но ихъ столько идетъ въ столицы, что тутъ часто выборъ далеко не представляетъ собою образчиковъ всего того, что выделывается на фабрике»[14]. 

 

Но  вместе с этим он отмечает некоторую неухоженность и признаки начинающегося запустения: так, у центральной усадьбы, прямо на виду, кучей сложены дрова… Дальнейшая история, увы, стандартна. После революции фабрику национализируют, иностранных специалистов увольняют, а затем репрессируют и расстреливают, церковь сносят. Но фабрика, как госпредприятие, во главе с советскими директорами продолжает работать «весь социализм», с трудом переживает «лихие 90-е» и окончательно закрывается только в 2012-м. Прядильное оборудование фабрики, закупленное еще Петром Карловичем Люрсом, за это время не обновлялось, так что фабрика могла бы стать индустриальным музеем или памятником британскому качеству середины 19-века. Но  город теперь – небольшой поселок в статусе монопрофильного, без работы и без шансов. Конец отступления.

 

Время – 11-15. Клапан починить так и не получается, прижимаем его грузом, так что, понемногу подкачиваясь и контролируя (на рисунке ниже я это делаю по рации), идти можно. Трогаемся в сторону Котласа.

 

 

 

 

 

Это только с воды кажется, что берега низкие; стоит фарватеру подойти ближе к берегу, и его нависающая над водой мощь,  с приютившимися сверху деревенскими домиками, похожими на спичечные коробки́, обретает свои истинные размеры. Интересно было бы посчитать ступеньки лестницы, что на фото ниже. Кстати, где-то в таких подмытых берегах у Котласа, или, как пишет Бессонов, «…в  этой стене вблизи деревни Соколковъ и производилъ свои раскопки профессоръ Амалицкий и выкопалъ прославивший его дивный скелетъ парейозавра» [15].

 

 

 

 Рис 4. Двина у Котласа. (Фото Марины Левашовой)

 

 

Здесь, сразу за Красавино, мы пересекаем вторую в нашем путешествии границу областей, Вологодской и Архангельской. Правда, точно указать место, где мы это делаем, невозможно: примерно 6-7 километров, от Вологодского Красавино и до Архангельского Приводино, эта граница идет  по руслу Двины, и мы приветствуем новый регион нашей экспедиции радостными «Ура!» в течение всех этих километров. В районе поселка Приводино находится и первая архангельская точка интереса – Вотлажма. Собственно, Вотлажемская волость существовала в Великоустюжском уезде до упразднения уездно-губернского деления. В дореволюционную Вотлажму входил целый ряд деревень, что на схеме ниже по правому берегу:

 

 

 

 

 

от Выставки или даже Боровинки, через Олюшино и Песчанку, и до края излучины коренного берега Двины, что на схеме сверху – д. Осокорской. Центром волости времен Бессонова была как раз Выставка, с  каменной Троицкой Вотлажемской [16] церковью, построенной в 1753 году, но на  месте деревянной церкви 1627 года постройки: «майя в 20 день, в неделю Всех святых был трус на Двине, и многие люди истрясение земли видели. В то же лето устюжские посадские люди церковные мастера-плотники Сергей Ефимов Головин и Тренка Карпов Головин ставили в Вотложемской волости теплый храм Троицы Живоначальной, как у Миколы на Приводине тем образцом»[17]. Сейчас церковь сильно разрушена,  с воды ее не видно. Вотлажма была большой волостью даже по тем временам: на другом ее краю, между деревнями Оскорская и Песчаница, стоит еще одна сильно разрушенная, руинированная церковь – Городецкая Михаило-Архангельская. В последние годы Вотлажемской волости это была, похоже, кладбищенская церковь, но только к ней было приписано 19 деревень. Этот край Вотлажмы нам более интересен – стоит он на берегу Двинской старицы – Вотлажемской Курьи [18], что образует с сегодняшним руслом Двины узкий высокий мыс, с которого открывается вид на всю двинскую излучину. А Городецкой эта церковь  называется по названию утраченной деревни Городок, что была между Осокорской и Песчанкой, как раз там, где церковь. Городок как бы закрывал с юга треугольник, образованный высоким обрывистым берегом Двины с северной стороны и оврагом-курьей с востока. Правда же, сюда просится укрепление для контроля водного пути, что аккурат посредине магистрали между двумя развилками? Да еще и подсказка топонимики – Городок? Вот и О.В.Овсянников так посчитал, и раскопал в 1960-м году на этом месте Вотлажемское городище, датированное им от 13 по 15 века. Жаль только, что планируемые им детальные раскопки так и не состоялись. Вотлажма – очень значимый историко-археологический объект, показывающий, как в принципе строилась система контроля путей в Поморье вообще и в Подвинье, где русла рек  текут в песчаных  берегах и сильно мигрируют, в частности. И, особенно, по Вычегде – самой изменчивой реке, в которую мы и направляемся.  Принято считать большое число укрепленных маленьких городков славян, возникающих в этот период (13-14-15 века) в Среднем Подвинье, то есть, в современных Котласском и Виноградовском районах Архангельской области, следствием борьбы за северные земли, развернувшейся между Новгородом и Понизовьем (Суздалем – Владимиром – Москвой). Вполне возможно, но с нашей точки зрения, обилие городков – следствие не столько борьбы Суздаля и Москвы с Новгородом, сколько возрастающего товарного потока по этим путям, тогда как сама эта борьба – следствие стремления этот поток контролировать. То есть, городки возникают не для противостояния одних и других славян, а для удобства сбора «платы за проезд» по  первейшей водной магистрали, особенно – в той части, что идет между двумя «развилками».  Конечно, хотелось бы предположить наличие контролирующих пунктов на самих развилках, что мы и видим у слияния Сухоны и Юга (Устюг) и не видим у слияния Вычегды и Двины. Но и тут география дает нам объяснение: устье Вычегды, как и вся она сама – река, русло которой постоянно мигрирует в песчаной пойме, где очень мало возвышенных, не подверженных подмытию мест. Сейчас мы это увидим, повернув в Вычегду; но и здесь, на Двине, получается, надо ставить пункт контроля, пункт сбора платежей, не там, где этого хотелось бы логистически, у развилки, а там, где это возможно. И Вотложма, безусловно, такое место. Жаль только, что с реки его не видно, и мы идем дальше.

 

Еще в Устюге мы получаем звонок от котлошан, что они нас ждут в музее. Вместе с музеем нас встречает в Котласе и Сергей Карандашов – участник нашей команды, режиссер студии «Автор», так что команда в сборе. Еще из Устюга мы созваниваемся  с  Александром Шутихиным – мастером, шьющим берестяные лодки по старинным чертежам. Нам очень хотелось попасть к нему в мастерские, но, увы, график нам не позволяет сделать такой «крюк», и мы договариваемся пообщаться в Котласском музее. Так и подходим к Котласу, берега Двины  у которого сильно застроены. Проходим под мостами, сначала – железнодорожным, а затем и автомобильным, открытым тут уже в нашем 21-м веке.

 

 

 

 

 

По нашей уже устоявшейся традиции прохождения железнодорожных мостов, в этот момент по нему идет поезд. И это к удаче!

 

 

 

 

 

При подходе к Котласу договариваемся со встречающей нас группой, что причалим на городском пляже, находящимся чуть ниже по протоке, на которой стоит речной вокзал. Судоходные знаки не просто указывают, но кричат нам о том, что в эту протоку не нужно заходить, но мы видим лодки на берегу, и нас там ждут… В общем, снова проводка лодок вручную по обмелевшему Двинскому рукаву, мимо стоящего посреди сухой галечной отмели давно уже заброшенного здания речного вокзала. Вот ведь: когда-то тут швартовались «Метеоры» и «Ракеты» пригородного сообщения… 

 

 

 

 

 

На рисунке выше хорошо видно, как поменялось русло Двины и ее проток у Вычегодского устья. Но и у городского пляжа причалить нам не удается – он отделен мелководьем от протоки, и мы причаливаем к островку-отмели посреди рукава, откуда переходим к пляжу вброд. Это то самое место, которое, как я и обещал в первой главе, говорит нам о том, что режиссер съемочной группы Сергей Карандашов носил оператора Марину на руках в самом прямом смысле этого слова – ну, не было у Марины возможности переобуться в высокие сапоги.

 

 

 

 

 

Прямо над городским пляжем – замечательная Котласская достопримечательность, Двинопарк, с фигурками тех самых, найденных в подмытом отвесном Двинском берегу, парейазавра, а также уникальных рептилий – «двинии» и «котлассии» времен пермского периода. Встреча на берегу и в музее достаточно коротка – нам надо спешить, поскольку мы поставили своей целью сегодня войти в Вычегду и подойти к Сольвычегодску, - но достаточно информативна: и с Александром Шутихиным успеваем поговорить,

 

 

 

 

 

(я очень рекомендую зайти на странички этого мастера в соцсетях [19]), и о Котласе порассуждать. Или о Пырасе? Но давайте отчалим от городского пляжа в 16-30, продерёмся по занесенной песком протоке со столь же монументальном, сколько и заброшенным зданием речного вокзала на торчащих из песка сваях и блоках, чтобы войти в 17-15 в Вычегду и взять курс среди низких и делящихся островами и протоками, берегов этой капризной и непостоянной реки-магистрали, вверх, на восток. Но на сегодняшний день – всего лишь на Сольвычегодск. «До Сольвычегодска отъ Котласа всего 18 верстъ, большую часть которыхъ приходится плыть все разливами Вычегды; долина сливающихся рекъ страшно широка и только на горизонте видишь замыкающие ее возвышенности съ синеющими по нимъ темными лесами» [20]. А пока мы идем в этих низких берегах широкой вычегодской долины, поговорим о Пырасе.

 

 

Казалось бы, столь значительная «развязка» древних путей, как слияние Северной Двины (до этого места – Малой) и Вычегды, разделение магистрали на путь к Белому Морю (Двиной) и путь в Пермь, Печору и Югру (Вычегдой), должна была бы контролироваться мощной крепостью. Но Котлас упоминается в истории существенно позже – это место впервые появляется в хрониках только в начале 17-го века, в связи с попыткой Андрея и Петра Семёновичей Строгановых купить селение Кодлас в личное пользование [21]. То есть, тогда, когда Сольвычегодск уже стоял. Глядя по сторонам на широкую пойму устья Вычегды, кажется, что и город-то тут поставить особо негде, разве, на месте Двинопарка или речного вокзала. Тогда давайте обратимся к другому нашему «историческому гиду» - Святителю Стефану. Вычегодско-Вымская (Мисаило – Евтихиевская) летопись под 1379 годом сообщает нам: «Лета 6887 иеромонах Стефан по прозванию Храп благословением епискупа Герасима иде в землю Пермскую на Вычегду на проповедь слова божия среди нечестивые племени пермян. Того лета начал Стефан у пермян на Пыросе и на Виляде и крести их святей вере» [22]. Собственно, это все, что нам достоверно известно: уже на следующий год Стефан – будущий Святитель Пермский – придет к Усть-Выми (Усть-Выму!) и станет там проповедовать, совершая миссионерский свой подвиг. Исследователи жизни Святителя помещают Пырас как раз в устье Вычегды – это первый пункт остановки среди  «нечестивых  племен пермян», тогда как «Слово о Житии и учении…» не говорит об этом ни слова (простите). Как мне кажется, тут очень важно помнить о том, что история Стефана Пермского – это история именно его миссионерства, но не история и, тем более, не география тех времен. Действительно, по пути от Устюга к Усть-Выму Стефан должен был бы миновать Вотлажму, но ее в летописи и «Слове» нет. Но и Чернигова (вычегодского), как и Солдора – предтечей Сольвычегодска – там тоже нет. Можно, конечно, предположить, что во времена Стефана, а это конец 14 века, не было еще ни Чернигова, ни Вотлажмы. Возможно; но тогда должно было бы быть что-то другое, другие пункты контроля движения и сбора десятинных и таможенных пошлин – движение-то уже было, и это мы знаем точно. Скорее, мне кажется, надо считать, что остановки ни в Вотлажме, ни  Чернигове не описаны только потому, что они Стефану не интересны с точки зрения его основной миссионерской цели: эти места уже православные к тому времени. Кстати, не факт, что славянские, возможно – пермские (финно-угорские), но уже перешедшие в православие. 

 

Сама фигура Стефана Пермского достойна отдельного рассказа. Ряд источников считают Стефана «полукровкой» - отец его, Симеон Храп, был славянином, служителем Успенского Собора в Устюге, а мать Мария - дочерью кузнеца и, по некоторым сведениям, – великопермянкой. Впрочем, «пермское отступление» мы сделаем чуть позже, дабы научиться отличать Пермь Старую от Перми Великой и соотносить их с Бьярмией викингов и современным этносом  Коми, - когда доберемся до Старой Перми. Но тут вот что интересно: главная миссионерская заслуга Св.Стефана, если говорить не только о церковной составляющей, в том, что он создал пермскую (великопермскую, зырянскую) азбуку. А для этого  использовал буквы не только славянского, но и греческого, и тюркского алфавитов. Конечно, пермский язык он мог знать, поскольку его знали в семье (хотя и это не обязательно, поскольку Устюг – это уже славяно-финно-угорское пограничье, смешение, и население этого края тех времен запросто могло (и должно было) понимать оба языка), но для составления азбуки и ведения проповедей на языке туземцев, их языком надо было владеть на уровне родного. А вот греческий он выучил специально – дабы иметь возможность священные тексты переводить на пермский язык напрямую, без потери смысла двойными переводами. Вообще, конечно, остается удивляться широте знаний и подвижности наших далёких предков; впрочем, мы давно уже уверены, что сказка о забитости и дремучести русского мужика – всего лишь расхожий стереотип: сын простого священника и дочери кузнеца в Устюге мог свободно владеть по крайней мере тремя языками. О знании тюркских языков Святителем история умалчивает.

 

Итак, повествование о Святителе Стефане указывает нам на то, что в устье Вычегды в Северную Двину есть в это время поселение, и оно в 14-м веке финно-угорское по языку, национальности и верованиям. Это Пырас. Место Пыраса в устье Вычегды определяется лишь косвенно по дальнейшей фразе из приведенной выше цитаты – «На Пыросе и на Виляде»: Пырас указан раньше Виляди, а река Вилядь впадает в Вычегду в сорока километрах выше вычегодского устья, чуть выше современной Коряжмы. Строго говоря, летопись локализует  Пырас лишь на расстоянии последних 40 километров Вычегды; уточнение же, что Пырас находится именно в устье Вычегды – это устная легенда, подкрепленная логикой движения: раз есть путь товарного потока, то должен быть и пункт контроля на этом пути. Святитель проповедует в Пырасе зиму, но уже на следующее лето уходит дальше, вверх по Вычегде, к Усть-Выми. То, что идет он в Пермскую землю, известно заранее – он на этот путь получает благословение. Получается достаточно интересная ситуация: есть путь, существующий несколько (пару-тройку точно) сотен лет до путешествия Святого. Путь этот известен, он имеет свое название, известны люди, живущие на этом пути, известен их язык. Товарный поток из страны этих людей  составляет значимую часть благосостояния метрополий, будь то поначалу Новгород, будь то Суздаль и Москва. Город, контролирующий «ворота» в эту страну на этом пути – Пырас – город финно-угорский. Вот в эту страну «нечестивых племен» и идет проповедовать Святитель Стефан. По-моему, первый вопрос, который просто должен сразу возникнуть после этой тирады – «А что же было до Стефана? Кто ходил по этому пути, кто его обслуживал, кто контролировал, раз он был, и раз он был известен и значим?» 

 

Ответ тоже очевиден – местные жители ходили, везли и контролировали. Наряду, конечно, с новгородцами и суздальцами, но приписывать первенство последним, говорить о том, что «пассионарные славяне вдохнули жизнь в эту страну», что лежит вверх по Вычегде – по меньшей мере не верно: очевидно, что местные жители – пермяне, ставшие впоследствии зырянами и коми, безусловно, и товары везли, и пути контролировали, и новгородцев с суздальцами проводили по известным им путям, соединяя славянские и финно-угорские народы в одну цивилизацию.  Конечно, это ничуть не умаляет величия Новгорода Великого, как и Владимира – Суздаля  - Москвы (с Великим Ростовом) и Великого Устюга, как области встречи новгородцев и суздальцев между собой и с финно-угорскими местными жителями. Но идеология «старшего брата», ведущая всю нашу историю от славянской Руси, должна уступить место идеологии «равенства в истории хозяев своей земли». Как на Волхове расцвел один славянский центр – Новгород, на Днепре  другой, – Киев, на Клязьме третий, –   Владимир, так и на Вычегде расцвел свой центр – Старая Пермь, а путь Вычегдой дальше вел в Пермь Великую, столь же Великую, что и Новгород. Дальнейшее наше движение по этой земле покажет это со всей очевидностью. Что же до раскопок Пыраса, то найти его в самом Котласе археологам не удалось (с не очень работающей отсылкой к сильной урбанизации береговой территории в последующие годы). В самое последнее время было сделано предположение, что Пырас располагался в районе городского пляжа поселка Вычегодский[23]. Но это предположение еще требует проверки. Конец отступления.

 

Но уже темнеет, и мы подходим к Сольвычегодску, к самому его центру – причалу парома у главного Сольвычегодского храма – Благовещенского Собора, у которого нас встречает команда Сольвычегодского музея. Но это уже в следующей главе, которая следует.

 

 

 

 

[1]. В переводе Е.Г.Водолазкина, Н.Ф.Дробленковой и Л.С.Шепелевой это фраза звучит так: «Всякому, желающему идти в Пермскую землю, удобнее путь от города Устюга рекою Вычегдою вверх, пока не достигнет самой Перми». Прим. автора.

[2]. «Слово о житии  и учении  святого отца нашего Стефана, бывшего епископом в  Перми, составленное преподобным Епифанием». По электронной публикации Института русской литературы (Пушкинского Дома) РАН, lib.pushkinskijdom.ru, Библиотека литературы Древней Руси /Том 12/  Из Великих Миней Четьих митрополита Макария.

[3]. Александр Шренк, «Путешествие к северо-востоку Европейской России…»,Санкт-Петербург,1855.

[4]. «Обозрение Печорского края Архангельским губернатором действительным статским советником князем Н. Д. Голицыным летом 1887 года» Архангельск, Типография Губернского правления, 1888 г.

[5]. А. М. Сибиряков «О путях сообщения Сибири и морских сношений ее с другими странами». Архангельск, изд. «Кира», 2014 г.

[6]. Э. К. Гофман, «Северный  Урал и Береговой хребет Пай-Хой». Санкт-Петербург, Тип. Имп. Акад. Наук,1856.

[7]. «Слово о житии  и учении  святого отца нашего Стефана, бывшего епископом в  Перми, составленное преподобным Епифанием». По электронной публикации Института русской литературы (Пушкинского Дома) РАН, lib.pushkinskijdom.ru, Библиотека литературы Древней Руси /Том 12/  Из Великих Миней Четьих митрополита Макария.

[8]. Бессонов Б.В.  «Поездка по Вологодской Губернии к нефтяным ея богатствам на реку Ухту». С-Петербург, Т-во. Р.Голике и Вильборг, 1908.

[9]. Там же, стр 16.

[10]. Там же, стр 16.

[11]. Киреев В.А., «На поклон к Седому Уралу», Серия «Мои кольца. Встречь солнца». Книга вторая. Москва, издательство Ridero, 2019.

[12]. Там же.

[13]. Киреев В.А. «Историко-географический обзор ВВП», очерк 8 часть 1. Товары. http://www.iskru.ru/yekspedicii/proekty-yekspedicii/vodno-volokovye-puti-rusi/istoriko-geograficheskii-obzor-vvp-ocherk-vosmoi-tovarnye-potoki-chast-1-tovary.html 

[14]. Бессонов Б.В.  «Поездка по Вологодской Губернии к нефтяным ея богатствам на реку Ухту». С-Петербург, Т-во. Р.Голике и Вильборг, 1908.

[15]. Там же.

[16]. Встречается написание как Вотложма, так и  Вотлажма. Автор придерживается второго варианта. Прим. автора. 

[17]. По публикации «Вотложемская Троицкая церковь. Котласский район, Архангельская область - Устюжский уезд, Вологодская губерния», http://parishes.mrezha.ru/parish_history.php?id=973

[18]. Слово «курья» в словаре Даля определяется, как «речной залив, заводь». В поморской гово́ре это слово обозначает, скорее, старицу, ставшую заводью. Часто, если такая заводь носит имя собственное, то и слово курья пишется с заглавной буквы. Прим. автора.

[19]. Странички Александра Шутихина в Фейсбуке  - https://www.facebook.com/alexander.shutikhin, Вконтакте - https://vk.com/shutihinberesta

[20]. Бессонов Б.В.  «Поездка по Вологодской Губернии к нефтяным ея богатствам на реку Ухту». С-Петербург, Т-во. Р.Голике и Вильборг, 1908. стр 19

[21]. Как Строгановы Котлас покупали / Н. Долгодворова // «Двинская правда». 1992. – 28 нояб. Стр 1. По ссылке  Kotlaslib.aonb.ru/doc/Kak_Stroganovy.pdf   

[22]. Вычегодско-Вымская (Мисаило – Евтихиевская) летопись,  yarensk.narod.ru/letopis.html

[23]. Статья Дмитрия Горынцева «Древний Пырас находился рядом с Вычегодским?» / «Вечерний Котлас» №28 10 июля 2009 г. Kotlaslib.aonb.ru/doc/Drevnij_Pyras.pdf