Две встречи

Две встречи,
(как продолжение то ли «двух-, то ли «трех капитанов»,
или почему финиш Большого Похода должен быть на ЗФИ)

«Кто желает знать человеческий дух в
его благороднейшей борьбе с суеверием и мраком,
пусть листает летопись арктических
путешествий».

Фритьоф Нансен.

Истории этой уже сто лет. Да и сюжет давным-давно известен, и тем, кто читал в детстве книжку «Два капитана», и тем, кто смотрел недавно по ТВ фильм «Три капитана». Но я все равно ее расскажу. Начиналась она летом 1912 года…

10 августа 1912 года шхуна «Святая Анна» под командованием 28-летнего лейтенанта Георгия Брусилова покинула Санкт-Петербург с тем, чтобы пройти северным морским путем во Владивосток. Трудно сказать, чего в этом предприятии было больше – молодости или безрассудства, амбиций или безалаберности… Целая череда неудач и нелепостей, таких как, например, почти месячное опоздание с выходом, нерегулярность финансирования или случайность команды, компенсируется молодым задором организатора… В порт Александровск – на – Мурмане «Святая Анна» приходит лишь к концу августа, где ее покидает целый ряд ключевых фигур экипажа. Зато на судне остается удивительнейшая девушка, двадцатилетняя Ерминия Жданко, первоначально направлявшаяся «просто в круиз» вдоль Норвегии, но, в результате, ставшая судовым врачом и душой команды, сыгравшая ключевую роль в том, что экспедиция продержалась так долго. Так или иначе, в октябре 12-го «Святая Анна» проходит Карские Ворота и встает на вынужденную зимовку у полуострова Ямал. Запасов много, охота удачна, и экипаж дает балы и ставит, под руководством Ерминии, спектакли. С дрейфом ледовых полей шхуну несет на север, к лету 13-го она оказывается севернее Новой Земли, и после неудачных попыток освободиться ото льдов, готовится к новой зимовке. К началу 14-го шхуну выносит севернее Земли Франца-Иосифа, команда уже испытывает откровенный голод и отсутствие топлива, и 10 апреля 1914-го года шхуну покидает половина экипажа во главе с отстраненным, в результате конфликта (?), штурманом Валерианом Альбановым. Лишь к концу июня обессилившим людям Альбанова удается дойти до земли – острова Земля Александры. Разделившись вновь, половина команды идет берегом на лыжах к базе американских арктических экспедиций и теряется, а вторая, на двух байдарках, выходит к мысу Флора, но поднявшийся шторм уносит вторую байдарку. На базу Джексона выходят лишь двое – тяжело больной Валериан Альбанов и матрос Александр Конрад. Только стоя на этом мысу можно почувствовать, что было в душе измученных больных людей, когда…

20 июля(2 августа), около 6 часов вечера, я окончил работу в доме и отправился готовить ужин. Конрад еще остался на работе, желая во чтобы то ни стало сегодня закончить очистку дома. Остановившись на площадке перед домом передохнуть после усиленной работы в душном, затхлом помещении и подышать свежим воздухом, я смотрел совершенно бесцельно на море. Погода была тихая и теплая. Над морем повис туман, и горизонт был небольшой.

Как всегда, мимо острова медленно двигались льды, гонимые отливным течением, как всегда, на этих льдинах дремали моржи, и вид их неподвижных туш направил мою мысль на необходимость как можно скорее исправить винтовку. Этим соображением я поделился с Конрадом через открытую дверь.

От моржей я бесцельно перевел свой взгляд левее и вдруг увидел то, что на несколько секунд лишило меня языка. Я явственно увидел две мачты: передняя высокая, со стеньгой и бочкой на ней, а задняя короче и без стеньги. Между мачтами из тумана была видна только верхняя половина трубы, из которой шел легкий, чуть видный дымок. Корпус судна очень слабо чернел сквозь туман. До судна было не более полутора или двух миль. Я, не меняя позы, остолбенев от неожиданности, смотрел на судно и не верил своим глазам.

Когда ко мне вернулся дар слова, я диким голосом закричал Александру: «Судно, судно идет!» В следующий момент я уже узнал «Св. мученика Фоку», которого раньше видел в Архангельске. Это судно должно было отвезти экспедицию Седова. Я продолжал кричать: «Александр, «Фока» идет! «Фока» идет!»

Выходец из беднейшей южнорусской семьи, батрак и поденщик, Георгий Седов добивается, поставив перед собой самые амбициозные цели, всего своим трудом, вопреки насмешкам сослуживцев, в глаза называющих его «выскочкой». Вот и отправляясь летом 1912 года из Архангельска в арктическую экспедицию, Седов «шапкозакидательски» объявляет, что непременно придет на Полюс. Правда, «выскочку» преследуют столь же характерные для такой характеристики неудачи – вместо ездовых собак в Архангельске ему продают отловленных на улицах дворняг, запасы рыбы и мяса оказываются гнилыми, да и сам «Святой Великомученик Фока», в прошлой жизни норвежский зверопромысловый барк «Гейзер», оказывается не в том состоянии и не той грузоподъемности, что даже переименование ему не помогает. Команда просто разбегается, а новую Седов набирает в порту Архангельска перед отходом. Седов покидает Архангельск 27 августа, за день до выхода «Святой Анны» Брусилова из Александровска-на-Мурмане. Тем не менее, не пройдя через льды у Земли Франца Иосифа, «Св.Фока» не возвращается в Архангельск, а встает на зимовку у острова Панкратьева на Новой Земле. Несмотря на все перипетии, Седов проводит за время зимовки исследования и наносит на карты точные контуры северной части Новой Земли, вплоть до мыса Желания. И тут, как и у Брусилова, часть команды покидает судно после зимовки, более удачно покидает, нежели их коллеги со «Св.Анны», и возвращается на большую землю рейсовым (!) пароходом, пройдя на лыжах и веслах 450 километров до пролива Маточкин Шар. В сентябре 13-го «Св.Фока» освобождается ото льдов и направляется к мысу Флора, на Земле Франца-Иосифа, тому самому, где есть база Джексона и где произойдет эта удивительная встреча лета следующего года… Разобрав часть строений базы на дрова, «Св. Фока» идет на север, где встает на зимовку в бухте острова Гукера (ЗФИ), названной седовцами Тихой. Эту зиму Седов переносит плохо – нехватка продуктов, цинга… Но одержимый и больной, он все же выходит к Северному Полюсу. Пройдя около 200 километров из тысячи, Седов умирает, а матросы возвращаются назад, похоронив своего капитана на острове Рудольфа. В июле «Св.Фока» чудесным образом подбирает оставшихся в живых Альбанова и Конрада со «Св. Анны» на мысе Флора…

Мыс Флора - вообще место удивительное: Это сейчас он венчает Остров Юрия Кукичева, всего лишь пять лет назад отделившийся от острова Нортбрук кусочек суши в юго-западной части Земли Франца-Иосифа. Так что на исторических картах ищите Нортбрук. Но удивителен этот мыс не этим – встреча штурмана Альбанова с командой Святого Фоки – не первая на этом мысу.

И вдруг на снегу я увидел перед собой свежие следы. Это не мог быть песец; следы были слишком крупны. Собачьи? Но разве собака могла быть здесь ночью, на расстоянии каких-нибудь двухсот шагов от нас, и не залаять? Неужели мы могли не услышать ее? Все это казалось невозможным. Но чьи же тогда это следы? Волчьи? Одолеваемый самыми невероятными мыслями, полный то надежд, то сомнений, я шел вперед. Неужели все наши труды, все наши тревоги, страдания, лишения кончатся здесь? Просто не верилось. Однако... Из туманной страны сомнений вдруг ярко забрезжил свет надежды: до моего слуха снова донесся несколько раз лай, более ясно, чем прежде. И тут же все чаще стали встречаться по пути следы, которые могли быть только собачьими. Между ними попадались и следы песцов, но какими мелкими казались они рядом с собачьими! Затем долгое время не слышно было ничего, кроме птичьего гама.

Снова вернулись сомнения: не воображение ли подшутило надо мной? Но ведь замеченные мною самые что ни на есть подлинные собачьи следы не могли быть плодом воображения! Но если здесь были люди, то едва ли мы находимся на Земле Гиллиса или на какой-то новой земле, как думал я всю зиму. Тогда мы, значит, -стоим на южной стороне Земли Франца-Иосифа и появившееся у меня несколько дней назад подозрение вполне правильно: мы прошли на юг через неизвестный пролив и вышли между островом Гукера и островом Нордбрук, а теперь находимся на этом последнем,— хотя это и не вязалось никак с картой Пайера.

С самыми странными, путающимися мыслями продвигался я, прокладывая путь к берегу среди массы торосов и бугров. И вдруг мне показалось, что я слышу человеческий голос, чужой голос, первый за три года!.. Сердце забилось, кровь прилила к голове. Я взбежал на торос и закричал во всю силу своих легких. За этим человеческим голосом, раздавшимся среди ледяной пустыни, за этой вестью жизни скрывалась родина и все то, что заключало в себе это слово. Родина стояла у меня перед глазами, пока я пробирался между ледяными глыбами и торосами так быстро, как только могли нести лыжи. Скоро я снова услышал крик, и с одного из ледяных хребтов разглядел темную фигуру, движущуюся между торосами. Это была собака; но за нею подальше двигалась другая фигура-Человек! Кто это мог быть? Джексон или один из его спутников? Или, быть может, кто-нибудь из моих соотечественников?

Мы быстрыми шагами приближались друг к другу; я замахал шляпой, он сделал то же. Я услыхал, что человек окликнул собаку. Прислушался — он говорил по-английски. Когда я подошел ближе, мне показалось, что я узнаю мистера Джексона, которого видел, помню, один раз. Я приподнял шляпу, мы сердечно протянули друг другу руки.

— How do you do?
— How do you do?

Над нами нависал туман, отгораживавший от остального мира. У ног громоздился исковерканный сжатиями плавучий лед. Вдали сквозь туман маячил клочок земли. А кругом — только лед, глетчеры и туман. С одной стороны стоял европеец в клетчатом английском костюме и высоких резиновых сапогах, цивилизованный человек, гладко выбритый и подстриженный, благоухающий душистым мылом, аромат которого издалека воспринимало острое обоняние дикаря; с другой — одетый в грязные лохмотья, перемазанный сажей и ворванью дикарь, с длинными всклокоченными волосами и щетинистой бородой, с лицом настолько почерневшим, что естественный светлый цвет его нигде не проступал из-под толстого слоя ворвани и сажи, наросшего за зиму и не поддававшегося ни обмыванию теплой водой, ни обтиранию мхом, тряпкой и даже скоблению ножом. Ни один из нас не знал, кто, собственно, стоит перед ним и откуда он пришел.

— I am damn'd glad to see you.

Вот так, на самом краю света, знаменитый Фритьоф Нансен, на исходе третьего(!) года своего полярного путешествия 17 июня 1896 года, решив сходить на разведку к мысу Флора, наткнулся на Фредерика Джексона, с английской основательностью приготовившего здесь такую базу, что еще десятилетия спустя гибнущие экспедиции стремились сюда за спасительной надеждой…

Так, в 1904-м, сюда пришла потерпевшая кораблекрушение экспедиция Циглера, сумевшая спастись тем, что нашла на склонах мыса Флора уголь, посредством которого, а также охотой провела тут два года… А за год до Джексона тут зимовал раздавленный льдом Бенджамин Ли Смит, построивший из обломков судна и камней избушки, а на следующий год на шлюпках (!) пришедший к Новой Земле. История мыса Флора не закончена еще: в 2010, во время поисков пропавшей береговой группы из команды Альбанова, здесь найдены останки еще одного участника экспедиции, гильзы и хорошо сохранившийся дневник…

Да и соседний остров Гукера с Тихой гаванью – местом второй зимовки «Святого Великомученика Фоки» Седова - в истории отметилось и потом, например, передачей почты в июле 1931 года с немецкого дирижабля «Граф Цеппелин» на советский ледокол «Малыгин».

Нансен же в нашем рассказе сыграет определяющую роль. Или даже связующую. В ту знаменитую свою экспедицию, за три года до описанной встречи на мысе Флора, он уходил с Новосибирских Островов, прицельно используя все, что знали к тому времени люди о Севере. А кто, кроме русских поморов, мог лучше всех ориентироваться, плавать, зимовать во льдах? Но мы к этому еще вернемся.

Благодаря Нансену могла бы состояться еще одна встреча. Но она не состоялась, совершенно случайным образом не состоялась, поэтому и рассказ наш называется только «Две встречи». В том же 14-м году пропала еще одна русская экспедиция. Вел ее выходец из потомственных Усть-Сысольских (Сыктывкарских, да?) купцов, геолог по образованию, столь же основательный, как и все его сословие, Владимир Русанов. Тем же 12-м годом, что и Седов и Брусилов, он выходит из Александровска-на-Мурмане. Выходит на судне «Геркулес», выходит вовремя, то есть в начале июля, выходит, набрав команду из мезенских поморов (9 из 14), с полуторогодовалым запасом топлива и снаряжения… Владимир Русанов, человек, столь же основательный, сколь и везучий, не знающий неудач практик, выходит с утилитарной целью – исследовать западный Шпицберген на предмет поиска там угля и с задачей вернуться к октябрю того же года. Врачом на «Геркулесе» идет его невеста, француженка Жульетта Жан (а, не сказал… Русанов же социал-демократ, выслали его, вот и пришлось ему окончить на чужбине Сорбонну и написать докторскую по исследованиям в Арктике, пока охранка допетрила, что не все утыкается в политку), а капитан «Геркулеса» - хоть и молодой, но уже знаменитый, самый опытный полярный моряк мира того времени, онежский помор Александр Кучин, к своим 25 годам успевший побывать штурманом знаменитого Нансеновского «Фрама» во время экспедиции Руаля Амундсена к Южному полюсу. Поручительство Нансена сделало возможным само участие Кучина в той экспедиции, участие единственного в ней ненорвежца. И если пропажа Русанова обеспокоила русское правительство, то пропажа Кучина добавила к этому беспокойству личное участие в поисках самых знаменитых норвежских полярников – Амундсена, Нансена и Свердрупа. Последний и возглавил один из поисковых отрядов, финансируемых и координируемых двумя другими. И лишь случайность не дала свершиться чуду.

Выйдя 9 июля, Русанов уже 16-го на Шпицбергене, он находит там уголь (который добывают до сей поры), и к середине августа он у Маточкина Шара, на Новой Земле. Задача выполнена, но журавль-то в небе…

В заключение нахожу необходимым открыто заявить, что, имея в руках судно выше намеченного типа, я бы смотрел на обследование Шпицбергена как на небольшую первую пробу. С таким судном можно будет широко осветить, быстро двинуть вперед вопрос о Великом Северном морском пути в Сибирь и прийти Сибирским морем из Атлантического в Тихий океан.

Оттуда и уходит последняя его телеграмма:

Юг Шпицбергена, остров Надежды. Окружены льдами, занимались гидрографией. Штормом отнесены южнее Маточкина Шара. Иду к северо-западной оконечности Новой Земли, оттуда на восток. Если погибнет судно, направлюсь к ближайшим по пути островам: Уединения, Новосибирским, Врангеля. Запасов на год. Все здоровы. Русанов.

«Эклипс» Свердрупа пройдет вдоль побережья Таймыра в поисках Кучина – Русанова осенью 14-го года, в прямой видимости от безымянного островка, на котором в 1934 году будет обнаружен крест с надписью «ГЕРКУЛЕС, 1913». А также компас, одежда, нож и часы с инициалами матроса «Геркулеса» Попова и мореходная книжка матроса Чухчина. Остров этот теперь называется Попова – Чухчина, но основательный Русанов, но помор Кучин… Что стоило им выйти к берегу при проходе «Эклипса», как Нансену на Флоре? Или Русанов к тому времени уже покинул этот остров?

А Флора-то посчастливие Таймыра, нет? Аргумент, чтобы именно там закончить и наш поход?

Русское правительство искало все три пропавших экспедиции. На эти поиски денег потрачено на порядок больше, чем на сами экспедиции, но это, похоже, из разряда национальных черт. Свердруп и Ислямов, паровые шхуны «Герта» и «Андромеда», барк «Эклипс» и пароход «Печора». Да что там… Бегичев на оленях, Нагурский на самолете. Впрочем, это уже другая история. Но сначала я расскажу историю о Нансене. Чтоб обосновать не только точку окончания, но и точку начала нашего Большого похода.

Василий Киреев