• Терем в Асташово
  • Новости - Терем в Асташово
  • Фото - Терем в Асташово
  • Форум - Терем в Асташово
• Книга «Судовладельцы Поморья»
• Храм в Шотовой
  • Новости - Храм в Шотовой
  • Фото - Храм в Шотовой
  • Форум - Храм в Шотовой
• Введенский храм
  • Новости - Введенский храм
  • Фото - Введенский храм
  • Форум - Введенский храм
• Самолет Ш-2
  • Новости - Самолет Ш-2
  • Фото - Самолет Ш-2
  • Форум - Самолет Ш-2
• Книга А.М. Сибирякова

    Нет, еще пока вечер предыдущего денька. Мы катимся по слегка опустевшей к вечеру и ставшей более качественной волгоградке, и, если в Русаново, то нам направо, через районный городок Жердевка. Но еще накануне мы созвонились с Александром Ивановичем Ермаковым, директором Музея – усадьбы Рахманинова, и получили от него очень кстати пришедшееся предложение переночевать в Ивановке, уделив поутру пару часов субботы этому небольшому дворянскому поместью, которому, простите за высокопарность, творчество Рахманинова обязано процентов на 80, и которому Ермаков отдал сорок лет своей жизни.
    «Надо ли описывать вам это имение? Никаких природных красот, к которым обыкновенно причисляют горы, пропасти, моря, - там не было. Имение это степное, а степь – это то же море, без конца и края, где вместо воды сплошные  поля пшеницы, овса и т.д., от горизонта до горизонта. Часто хвалят морской воздух, но если бы вы знали, насколько лучше степной воздух с его ароматом земли и всего растущего, и не качает». (Из воспоминаний С.В. Рахманинова, по книге «Ивановка. Времена. События. Судьбы»).
    Прожив часть жизни в Русаново, я и не знал, что в полусотне верст от него есть рахманиновская Ивановка. Узнал, как обычно, случайно – от хороших своих приятелей, непосед-путешественников, предпочитающих посещать такие вот уголки в рамках этакого своего, прицельно «именной и событийной» направленности, туризма. С горящими глазами они рассказывали мне, уже собирающемуся на родину в конце високосного, как там здорово, слушать молодого, еще неизвестного провинциального, и оттого очень талантливого музыканта, играющего с самодельной эстрады на пруду! Слушать, сидя на берегу этого пруда на траве под сиренью, такой любимой самим Рахманиновым…
    - Ты там должен побывать, обязательно. И с Ермаковым познакомиться. Это человечище! За поворотом на Жердевку, через 10 километров, – налево!
    - Жердевку? Да я ведь туда… я ведь там… я же оттуда… А я и не знал!
    Звонок Александра Ивановича настигает нас прямо на повороте с волгоградки, на 551-м километре.
    - Повернули? Теперь 20 километров прямо, а потом, в Моисеево-Алабушках, – налево. И еще 10 километров. Так в Ивановку и въедете. Звоните, жду.
    Моисеево-Алабушки – достаточно большое село. Это название я тоже когда-то слышал, и наверняка в каком-то другом, не русановском, контексте. Ну, конечно! Антоновский мятеж… Вот ведь!  В моем мозгу Антоновское восстание было на тамбовщине, но это никак не соотносилось почему-то с Русаново. Конечно, Русаново-то в Воронежской области…
    - Да! – встречает нас по-деревенски огромный и несколько грубоватый Ермаков, но грубоватый в каком-то особенном, интеллигентном плане, - в Воронежской! Центр волости Борисоглебского уезда Тамбовской губернии твое Русаново. Я вам о нем много расскажу, - наши края. А вы представляете, что эти идиоты  учудили? – Мы еще только привыкаем к его речи, и пока не понимаем, о каких именно «идиотах» идет речь, - Они мне позвонили, попросили рассказать о «великом советском военноначальнике Тухачевском», представляете? Меня! – мы все же каким-то чудом понимаем, что «идиоты» - это кто-то с телеканала «Культура»…
    - Передачу они, видите ли, о нем делают, «буквально два слова». Ну, я им и ответил два слова: садист ваш Тухачевский и военный преступник. И трубку бухнул. – Я почему-то отчетливо представил, как он именно «бухнул» эту трубку. А со словами «военный преступник», Александр Иванович тихонько берет меня под локоть, и, после «бухнул», не меняя воздуха в легких, продолжает, - Осторожненько, лед тут. Я ломом не даю колоть, а то разобьют дорожку, охламоны, - и снова без перехода: - Антоновцы тоже были не ангелы. Расскажу-расскажу. Знаешь, что у Антонова полк был русановский? Богатое оно было, это твое Русаново…
    Мы долго разговариваем в комнатке в местной школе, которую, для таких случаев, содержит Ермаков: спальня, кухонька да душ с водогрейкой. О том говорим, что Тамбовская губерния была когда-то четвертой в России по численности населения и третьей по количеству собираемого хлеба. Что ее специально ликвидировали, чтобы такие, как я, даже не сопоставляли даты и места событий. Что куб чернозема, как эталон плодородия земли, представленный на выставке 1889 года в Париже – он из Русаново. Вернее, из Русановской волости, только потом стали говорить, что он воронежский, поскольку отошла Русановская волость туда…
    - А воду пить можно из-под крана, это не Москва. Вода у нас своя… Ну, заговорил я вас, отдыхайте. Там, в холодильнике,  найдёте, что пожевать, - Ермаков прощается с нами, а мы открываем холодильник. Тарелка жареного мяса, миска салата и бутылочка беленькой. Прямо сердце екнуло, какие мы толстокожие, и какой Александр Иванович корректный. Набираю его номер:
    - Александр, Иванович, далеко ушли? Возвращайтесь, хоть за встречу-то выпьем?
    - Нет-нет, ребята! Я уже далеко. В другой раз.
 

***
 

    Прав был Рахманинов – степной воздух целебен. Еще шесть утра, а мы уже выспались, бодры и веселы. Может, не степной, может, это особенный ивановский? Ивановка – удивительное место, как раз сегодня будут тому доказательства… А может, это городской  - такой некачественный, ибо и в лесу, и на море, и в степи – везде, кроме города, времени на отдых требуется меньше.
    В рассветных лучах усадебный дом выглядит замечательно,

обходя его по кругу, не можем не остановиться у кормушки – видите, в центре?

    - Да, Сергей Васильевич обожал птиц. А разве музыка вообще без птиц возможна? Доброе утро! Выспались? – Александр Иванович уже давно на ногах. Вчера с вечера и сегодня утром надо обойти усадьбу, пройтись по всем дорожкам. Надо же все контролировать, и как сторожа работают, тоже.  - Слышали же, что эти удумали? -  (Эти… вот после слова «эти» в контексте явно идет та же характеристика, что и в отношении кое-кого из «Культуры», но тут Ермаков удержался), -  Ну, эти… которые за 12 лет впервые слово «музей» произнесли? Музеи, оказывается, должна охранять либо милиция, либо собственная охрана. Вот с меня и запросила милиция 4 миллиона. А у меня бюджет – шесть… Вот, сделали свою охрану. А птички должны быть, - и он окликнул проходящую женщину, - Нина, не забудь корм насыпать, пусто! – Тут синички и воробьи. Синички – интеллигентные, степенные, одна за одной подлетают. А воробышки – шпана… По полведра в день зернышек в кормушку засыпаем. А вон на сосне – видите, гнездо? Сорока.

    - Сорока – страшная птица, - Продолжает Ермаков, - Никакой другой воробышек не прилетит, когда сорока тут. Чего только не делали, чтобы ее прогнать, ничего не помогало. Пока кота не привязали.
    - Это как?
   - Ну как. Василий (кто-то из рабочих; впрочем, я могу и путать что-то. Но Александр Иванович всех своих сотрудников по именам зовет, и мне, конечно, не удалось запомнить, кто из них сторож, а кто замдиректора, тем более, что мебель, например, они все восстанавливали, да и котов, видать, тоже привязывали все) залез на дерево с котом, да привязал кота на ветке, у гнезда, на ночь. Ох, как орал кот, ох, как обиженно убежал, когда отвязали наутро. Но сорока улетела.
    Это мы идем уже по усадьбе, оставив сам дом на потом. И мы слушаем Ермакова не перебивая, поскольку все, что тут есть, восстановлено им с нуля. По документам, фотографиям, описаниям и рассказам старушек. Потому, что дом – помните название соседнего села – был уничтожен полностью:
    «Позже мы слышали, что дом наш сгорел, а значительно позже, живя уже в Америке, я узнала, что на усадьбе Ивановки были снесены все здания – дом, конюшня, амбары и так далее, всего 34 здания. От усадьбы осталось только два фруктовых сада и парк», - пишет в своих воспоминаниях Софья Александровна Сатина (по той же книге), двоюродная сестра Рахманинова и родная сестра его жены. В комментариях к этому абзацу сам Ермаков напишет:
    «Ивановка оказалась в эпицентре крестьянского восстания в Тамбовской губернии в 1919-1921 годах. Ставка А.С. Антонова Каменка находилась в 17 километрах к северо-западу от Ивановки. Несколько раз в течение двух лет Ивановка переходила из рук в руки. Трижды в 1920 году на территории имения устраивались казни. Два раза антоновцы расстреливали пленных красноармейцев. Один раз красноармейцы расстреливали антоновцев. У двадцати семей из деревни Ивановка за связь с антоновцами было конфисковано имущество, а сами семьи были высланы. К 1922 году все строения Ивановки были уничтожены. В большинстве своем строения погибли от рук жителей Ивановки и во время боевых действий в 1918 – 1921 годах. Парк Ивановки был уничтожен местными жителями в период Великой отечественной войны 1941-1945 годов. Фруктовые сады просуществовали до 60-х годов ХХ века». (Там же).
    В середине 70-х двадцатилетним пареньком попадает Александр Иванович в Ивановку. Случайно попадает, из Казахстана. И начинается кропотливая работа по восстановлению с нуля, на пустом месте, того, что было когда-то усадьбой знаменитого композитора. По частям, в меру сил. Сначала – без особой поддержки. Потом, уже в девяностых, когда стоял уже Рахманиновский флигель с его кабинетом, поддержка появилась – знаменитая певица Ирина Архипова, вложившая в Ивановку все свои контакты и связи, да внучатый племянник композитора Юрий Павлович, директор знаменитого «Трансинжстроя»… «Не они – не было бы Ивановки»,  - говорит Ермаков, но мы-то знаем, кто должен быть в этом списке третьим. Или первым.
    Идем сначала по усадьбе:

Это – первое, и самое главное строение, флигель. Для своего кабинета Рахманинов избрал самую дальнюю и самую неудобную комнату. Его жена дважды в его отсутствие пыталась переселить оттуда кабинет, но Рахманинов жестко отстаивал свою территорию…
   В Ивановке два главных растения – розы и сирень. Но сейчас зима, розы – под снегом

А в таких корзинах выращивают клубнику. Ну, чтоб детишки могли рвать и сразу есть, она так чистая получается,  без черноземной грязи.

Беседка – качели,

Стол (его бы убрать на зиму, да не входит ни в одну дверь),

И грот (этот на зиму прикрыт)

- все на своих местах, все сделано по фотографиям и описаниям тех времен. Словно отвечая на молчаливый вопрос Попова, Ермаков уточнят – ну, как сумели, так и сделали. «Мы же сами».
   Дома Ивановки вплотную подступают к усадьбе – из пятидесяти Рахманиновских гектар у музея сейчас ровно половина.

Но все равно, на тех местах где что-то  было,  - что-то есть. Вот – простая беседка,

а вот – качающаяся.

Так выглядит Ивановский пруд, вновь вычищенный и восстановленный  Ермаковым. Теперь идет нешуточная война с местными жителями, норовящими половить выпущенной им туда рыбки.

    - Я, как увижу тут сетку, так вытаскиваю ее, и прям на голову. Да и кулак у меня, что надо. Приложу, так понимают. А как по-другому объяснить, коли слов не понимают?
    Я приеду в Русаново и порассуждаю… Нет, начну тут. Действительно, здешний люд отличается от любимого мной северного, не запирающего домов и не ставящего заборы. Здесь, бывает, и дерево в парке спилят, на дрова, и сеточку в пруду поставят, да и умыкнуть, что у соседа плохо лежит - бывает… Похоже, так было всегда. Здешний люд, все-таки, концентрировался вокруг помещичьей усадьбы. Ермаков с того и начинает: «Так уж сложилось на Руси, что дворянская усадьба и деревня составляли единый организм. Имение не могло прожить без деревни, деревня не могла существовать без имения» (там же). Но отношение друг к другу и ко всему окружающему было разным. И действительно, в этих краях, даже после освобождения крестьян, уровень земледелия на помещичьих и крестьянских землях различался кардинально: «Согласно личным наблюдениям моего отца – пишет Софья Александровна Сатина – ряда знакомых, дельных помещиков… крестьяне в течение ряда лет получали с десятины не более 27-30 пудов ржи; помещики в те же годы по 88-95 пудов с десятины». С.А. даже рассуждает о причинах такого неравенства, но оно все же на поверхности – вековая привычка, косность крестьян, патриархальность и консервативность ведения ими хозяйства. От внесения удобрений, использования техники, что с удовольствием делали на своих землях помещики, и до периодичности чередования посевов. Ну, и надежда, в отличие от северян, на барина, заступника и надёгу. Впрочем, места тут такие, что «воткни оглоблю – телега вырастет», так что и при нежелании нововведений крестьянам жилось неплохо. Правда, тем, кто работал на бар – получше. Нет, еще лучше тем, кто работал много и внедрял, подсмотрев у барина, все самое лучшее.  Но и без этого неплохо, когда год урожайный. Но и  у хорошего барина, а такими и были Сатины и Рахманиновы, тоже хорошо. Тем более, что Сатины не стали, при освобождении, брать с крестьян выкуп…  Да, прожить в этих местах крестьянину можно. И, если северянину для того, чтобы выжить, нужно приложить немало усилий, и естественный отбор оставил в тех краях только наиболее сильных и работоспособных, то здесь, в Черноземье, выжить мог любой. По-разному, да. Очень по-разному. Вот вам и причина к зависти людской и к тому, что лентяй тут не вымирает, как класс. Просто хуже живет и оттого отчаянно завидует.
    Воришек и бездельников Рахманиновы выгоняли, а единожды выгнав, на работу больше не брали. Уволенные и оказались среди тех, кто первыми грабил Ивановку.  Пока Ермаков говорит, я вижу, что он к своим работникам также относится. Требует по полной, да. Но и любит… Нагоняй – так нагоняй, похвалить – так похвалить. А еще в Ивановке, в школе, его зам ведет занятия музыкой.
    - Ну, а как же? Где, как не здесь, должны ребятишки иметь возможность учиться музыке? А ты знаешь, сколько их, от природы талантливых? Да они  и не знают, что они талантливы, я даже не о том, что им до столицы с ее училищами, как до Луны. Вот, здесь все должно быть. Библиотека, музыка, интернет. Это же Усадьба! Так что до обеда она – заместитель директора, а после – преподаватель музыки.
    Да, можно поговорить еще с Александром Ивановичем. Но ведь не только пшеницей же усадьба русская жила? Кого ни возьми из классиков – каждый жил и творил в усадьбе…
    Вид в другую сторону – на «плавучую» сцену.

Вот тут и проходят знаменитые рахманиновские концерты, когда тысячи любителей музыки рассаживаются на берегу пруда, среди сирени, послушать пока еще неизвестного, но уже талантливого певца или музыканта.
    Мостик через пруд

ведет в деревню; через него идут в находящуюся за усадьбой

школу детишки. Дорожка проходит мимо аллеи

к усадебному балкону; камерные концерты дают здесь; тогда на балкон выкатывают рояль.

Два корифея на фоне Рахманиновского дома…

с другой стороны к которому подходит еще одна аллея. Аллеи Ермаков чистить не разрешает – чтобы не испортить кирпичную дорожку.

А вот экскурсию по дому я пересказывать не буду: приезжайте и увидите сами. Разве что…

Экспонаты тут, в большинстве своем, подлинные. В смысле, что подлинные-то все, просто большинство действительно принадлежало Рахманинову. Помня о том, что имение было уничтожено полностью, остается только удивляться тому, как Ермаков это все нашел. Нашел упоминание. Нашел владельца. Встретился. Уговорил, выпросил, выкупил.
    - Вот, за этим я гонялся 10 лет, - говорит он периодически…

Абсолютное большинство экспонатов нуждаются в реставрации, многие из них восстановлены руками работников музея. Сторожей, садовников… сад, кстати, тоже – гордость Ермакова, и он старается его содержать и постепенно привести к Рахманиновскому виду.

   - Сейчас опять стало трудно. Ни Юрия Павловича Рахманинова не стало, ни Ирины Архиповой. Нет, помогают, здорово помогают. Музей Глинки, например. Поленово вот четыре картины передало. (Тут Попов оживился, он ведь деятельность свою, как реставратора, начинал с усадьбы Поленова, так что начали мелькать имена знакомых). Но основные столичные музеи на нас свысока смотрят, типа, зачем вам это. А какая будет культура в глубинке, если все мало-мальски ценное, красивое, значимое, - в столицу увозится? Да ладно бы там показывали, нет. Все в запасники! – мы подходим к очередному экспонату.

   - Эта мебель в кабинете Кагановича стояла. Потом у разных других чиновников. Удалось добыть через Фонд Культуры.
   - Лихачев тоже помогал?
   - Ага, помогал… Знаете, специально для нашего музея в Российский фонд культуры передали две картины Добужинского.  Добужинский же был с Рахманиновым лично знаком… Я пришел к Лихачеву, забирать, а он знаете что сказал? Зачем, говорит, в вашей дыре Добужинский? И не отдал. Я и так, и этак – это ведь персональный дар, именно Рахманиновскому музею. А он уперся – нет, и все. Ну, я расстроился, сказал Архиповой. Та – Вишневской. А Вишневская вдруг набрала номер, и говорит в трубку: «Рая, помоги, пожалуйста!» На следующий день Лихачев меня на пороге встретил, на улице, и знаете, что сказал? Почему, говорит, так долго не забирал? Вот тебе и Лихачев…
    В отдельном кабинете – иконы. Нет, икон много, просто тут такой вот уголок образовался.

 - У Богородицы над головой – дырка. У меня пуля в коробочке есть… а на иконе Николая Чудотворца – смотрите – при реставрации под слоем краски лик Спасителя, от еще более древней иконы. Я не разрешил реставраторам дальше открывать. Рахманинов же Николаю молился!

А тут дырка от гвоздя. Окно забили иконкой…

…Реставрация иконам нужна, да только я боюсь – какие теперь реставраторы. Вот, стеклом закрыл. А что поделаешь?  Иконки – бабушки приносят. А я разрешаю им свечки ставить, в Ивановке нет храма. Видите, купил даже подставку.
     - А не заставляют иконы церкви передать?
    - Я тут с мэром Тамбова поспорил. Тамбовский художественный музей передал десять икон епархии. Я и поспорил – если хоть одна из них будет в храме, то я проиграл. Ни одной нет, представляешь? Ни одной! А здесь они и в музее, и помолиться можно. Нет, ко мне приходили. Но у меня особый случай: мне они переданы собственниками для постоянной экспозиции. А в договоре пункт: если по каким-то причинам музей не может больше экспонировать тот или иной предмет у себя, он обязан его отдать обратно прежнему хозяину, - и Ермаков показывает воображаемому попу смачный кукиш. А я снова задумываюсь. Вот такой он, русский человек, наверное, и был всегда: в Бога верил, а попам – кукиш. Еще Пушкин подметил… а еще русский человек должен верить во что-то сверхъестественное, нет? Вот, выходим мы из усадьбы, а навстречу – свадьба.
    - Хотел запретить. Ну, навеселе народ, а я курить еще не разрешаю. Только запретил, а ко мне директор Тамбовского ЗАГСа приезжает. «Ты что ж такое делаешь, ирод?» -  говорит, - «у нас по Тамбову, как по всей России, на 10 браков 6,8 разводов. А у тебя знаешь сколько разводов? Один и три десятых!» И я оставил. Тут ведь еще какое дело. Сергей Васильевич ведь женат-то был на своей двоюродной сестре. А ведь так нельзя. А врач у них лечащий был, знаете кто? Сам Грауэрман. (роддом на Арбате, прим.kvas). Вот он так и сказал – нельзя. А если зачать и рожать в Ивановке – можно. Но только в Ивановке. Рахманиновы исполнили, и видите – какие у них дочки получились? Здоровенькие…
    Мы долго прощаемся с Александром Ивановичем.
    - Вы когда обратно? Сегодня? Так, заезжайте. А Вам – это он мне, - я о Русаново сделаю подборку. Я ж за сорок лет в архивах  не только о Рахманинове много чего нашел. У меня много материалов и об Антонове, и о крестьянстве, и о зверствах Тухачевского, много всего. Кстати, вот покажу еще.
    Во флигеле, в отдельной и закрытой комнатке, среди не разобранных пока экспонатов, стоит заготовка. Макет памятника, который сделали студенты, и который непременно Ермаков поставит в Каменке,  а может, в Алабушках. Памятник, возможно, объясняющий, почему одна из самых богатых губерний Империи вдруг стала самой депрессивной в Союзе.  Там будут лежащий убитый красноармеец, лежащий убитый крестьянин, а над ними – волк, приподнявшийся на задних лапах, и гриф. А что написано будет – мне кажется – я понял за секунду до того, как это сказал сам Ермаков…