Самоцветы русской короны. Часть 2. Сюжет 6. «Из Белой в Семирамиды». Мария Григорьевна Скуратова-Бельская.

                Другой процесс, начавшийся в это время, серьезно подпортит правление Бориса Годунова. Помните, взойдя на трон, Ирина и Фёдор первым делом заменили проворовавшихся и погрязших в мздоимстве и протекционизме чиновников Грозного на свой «кадровый резерв», состоявший, большей частью, из верных и преданных многочисленных Годуновых? Но время берет своё, и этот «кадровый резерв» тоже постепенно начинает отходить от дел, просто по причине естественного старения, а свою «школу» новых управленцев Годунов не сформирует, и никто ему этого не подскажет. В 1598 году, практически сразу по смерти своего воспитанника Фёдора Блаженного, умрет и его пожилой «дядька», исполнявший при Фёдоре роль дворецкого. Это он когда-то вскрыл воровство казны в три четверти ее поступлений. Места́ выбывающих Годуновых начнут занимать наиболее знатные на этот момент бояре; в первую очередь - Романовы. Кроме старшего Фёдора Никитича, есть еще четыре брата Романовых, которые начинают играть в этот момент основные роли при дворе: младшие (относительно Фёдора) сыновья Никиты Романовича Захарьина-Юрьева Михаил, Александр, Иван и Василий. Упоминается также и Никифор Никитич, но сведения о нем  минимальны. Кроме того, есть сёстры Никитичны – Ирина, что замужем за Иваном Ивановичем Годуновым, Марфа, что замужем за влиятельным князем Борисом Камбулатовичем  Черкасским, и младшая незамужняя Настасья. Сам же родоначальник Романовского семейства, умерший уже к этому моменту Никита Романович, входил в первоначальный регентский совет, который перед смертью создал Грозный: ему, вместе с боярами Мстиславским, Шуйским, Бельским (Богданом) и Борисом Годуновым Грозный вменял в обязанность опекать царя Фёдора. Уже перед самой своей смертью, случившейся в 1585 или 1586 году, Никита Романович взял с Бориса Годунова клятву жить в мире с его детьми вечно. Увы, не вечно ничто. Кстати, городское поместье Романовых находилось тогда в Китай-городе, на Варварке. Там теперь городской музей «Палаты бояр Романовых».

                Страхи Марии, ввиду реального укрепления позиций Романовых во власти, оживают вновь; а, снабженные сплетнями, слухами и домыслами, отфильтрованными «дамским ситом», обретают всё бо́льшие и большие размеры. Но поводом для разгрома Романовского дома станут совсем другие события.

                Едва взойдя на трон, Мария и Борис сразу озаботились судьбой своей дочери, Ксении, которой на тот момент уже 16 лет. Не только Ксении, но и Фёдора: эта озабоченность вылилась и в первый «странный» указ Годунова (один из первых по восшествию его на трон), запретивший самым ближним боярам, Мстиславским, Шуйским и Воротынским, жениться до венчания на трон сына Годунова Фёдора. Впрочем, такую меру предосторожности Годунов скопировал у Василия III.  Но сначала – старшая Ксения. Мало того, что надо правильно пристроить умницу-красавицу царевну; надо, по семейной традиции, получить от этого максимальную выгоду. Для престола, конечно, ну и царственного семейства. И тут подворачивается кандидатура, кажущаяся подходящей. Шведский принц Густав Эрикссон Ваза. Своеобразие и неоднозначность этой кандидатуры на роль мужа для во всех смыслах удивительной и неординарной принцессы приводит ряд исследователей к мысли, что выданья Ксении за него в планах Годуновых не было; что был разыгран спектакль в пику польскому королю Сигизмунду III, дабы вынудить того разменять Ливонию на отсутствие притязаний на шведскую корону (которой Сигизмунд номинально владел) со стороны шведского наследника. В поддержку этой версии выдвигается тот факт, что параллельно с несостоявшейся женитьбой Густава на Ксении запускаются процессы сватовства Ксении за одного из австрийских наследников. Но, как мне кажется, официальная версия с приглашением Густава в Москву для свадьбы более верна, просто отказ от этой свадьбы произошел несколько раньше, и в Австрию новые сваты отправились уже после отказа. И тогда получается, что Борис Годунов, на пару с Марией, разыграли ту же карту, что и Грозный 30-ю годами раньше, попытавшись поставить на трон Ливонии марионеточного правителя, женив его на дочери своего двоюродного брата. Только если Грозный положил на кон в виде играющей карты Марию Старицкую, то Годуновы зашли с козыря – собственной прекрасной дочери Ксении.

                Густав Ваза – фигура очень неоднозначная, и те, кто преподносят его, как эдакого разбитного не вполне молодого авантюриста-проходимца, а, стало быть, фигуру заведомо «непроходную», лукавят или недоговаривают. Но что поделать, так проще считать Годунова человеком недальновидным, совершающим ошибки одна за другой. Это в ряде случаев так, но не здесь, и правды ради надо признать, что Годунов, даже делая ошибки, умел их признавать и, насколько было возможно, исправлять. Густав был сыном весьма вспыльчивого и эксцентричного шведского короля Эрика XIV. Со временем эксцентричность Эрика перетечет в его сумасшествие, и он будет свергнут братом, когда Густаву не будет еще и года. Самое пикантное тут то, что родится Густав от связи Эрика с трактирной служанкой, единственной финкой на шведском троне тех времен, Катрин. Густав будет их вторым сыном, и Эрик с Катрин обвенчаются лишь спустя полгода после рождения Густава. Так что права Густава на шведский трон будут заведомо спорными, и духовенством Густав, как наследник, принят не будет. А когда Эрика свергнут, младенец, а потом отрок и юноша, Густав, будет обречен на скитания, пока не окажется в иезуитском монастыре, где получит превосходное образование. Он будет свободно говорить, кроме шведского, на итальянском, французском, немецком и русском (славянском в источниках), но больше прославится своими опытами в алхимии и упражнениями в философии и врачевании. Последнее, зная любовь Годунова к этому ремеслу, скорее, и перевесит чашу весов. Поставить Густава на Ливонский престол поможет его королевское происхождение; о неприятии духовенством такого способа наследования можно и забыть, и тогда королевская кровь сделает его на троне - легитимным, а Ксения – зависимым от Московии. Ошибка Годунова в другом: допустив право наследования для отпрыска незаконного брака в Ливонии, стало быть, допустив наследование только по крови, но не по церковному закону, он откроет ящик Пандоры и в собственном царстве. Когда ему на смену придет тот, кто назовется именем Дмитрия, наследника Грозного по крови, никто и не вспомнит о том, что Дмитрий – незаконнорожденный, и даже будучи реальным сыном Грозного, по церковным канонам наследовать отцу он не может. Но кто ж вспомнит, когда трон на кону? А что до «не молодого», то Густаву на момент его приезда в Москву исполнится 31 год.

                 А вот с «разбитным» выйдет осечка. Густав приедет в Москву и будет обласкан царственной четой. Еще на границе Московии его встретят специальные царские посланники, заменят ему экипаж на более дорогой, приоденут по моде Марии и с почетом доставят в столицу. Здесь ему выделят в кормление Калугу и еще три города, доходы которых станут поступать в его личное распоряжение, он обрастет собственным двором, штатом слуг и челяди, поселившись в специально выделенных для него Годуновыми хоромах. И первое, что сделает обжившийся на новом месте потенциальный жених – выпишет к себе из Данцига … любовницу, с которой станет жить в открытую. Ряд источников называют ее Екатериной, смакуя, что, якобы, у себя дома она оставила мужа и детей. Впрочем, известия об этом приводит лишь Конрад Буссов в «Московской Хронике»[10], но нам это свидетельство не сильно поможет: появление любовницы у потенциального принца – достаточный повод и для разрыва с ним отношений, и для насмешек над царской фамилией. А уж замужем любовница или нет, Екатерина она, или еще кто – какое, право, дело?

                Насмешками наполнился весь двор. Да что там, вся Москва начала шушукаться: вот как Годуновы дочь-то свою опростоволосили! А сплетнями и слухами распоряжается двор царицы. Похоже, что тут и рождается гневная идея: Густава из кандидатов в принцы уволить, а слухи и сплетни – пресечь на корню. И если первое сделать просто – выгнать претендента из московских хоро́м нафиг в Углич, отнять Калугу, и пусть там занимается своей химией, то вот со вторым – сложнее. Пресечь слухи можно только определив их источник. А как определить, коли вся Москва только о том и судачит? Похоже, что решение рождается и в этот раз на женской половине: надо потребовать от подданных, чтобы те сразу докладывали наверх о том, что кто-то позволил себе что-то нелицеприятное сказать о царе, царице или царевне. Иными словами, доносили. Постепенно сбор слухов начинает становиться делом увлекательным: еще бы, раз сама царица заинтересовалась. Но тут постепенно расползающиеся сплетни приносят еще один слух, от которого, похоже, у Марии случается стресс. Да такой, что не сказать мужу о том нельзя. Слух на женскую половину приносится от кого-то, с кем в минуты особой интимной откровенности был тот самый Жак Маржерет… Впрочем, иная версия гласит, что Маржерет сам, пользуясь высочайшим покровительством и благоволением слухам, доложил об услышанном царице. Слух гласил, что царевич Дмитрий, что упал на ножик в припадке то ли игры, то ли эпилепсии в Угличе в 1591-м году, на самом деле не умер; что он жив, повзрослел, вот-вот объявится в Московии и вернет себе украденный было Годуновым престол.