Самоцветы русской короны. Часть 2. Сюжет 6. «Из Белой в Семирамиды». Мария Григорьевна Скуратова-Бельская.

                Год и место рождения отца нашей «Семирамиды»,  Григория Лукьяновича Скуратова-Бельского (Малюты Скуратова) неизвестны. Первое упоминание о нем появляется в 1550-м году, в Дворовой тетради, где он записан на службе по Белой (крепость в Смоленском княжестве; теперь – город Белый Тверской области). Собственно, потому он и Бельский. Бельские - достаточно известный в ближних придворных кругах род удельных князей,  со времен, когда крепость Белая была центром удельного княжества. Но к нашему Скуратову эта фамилия если и имеет, то очень опосредованное отношение: князья Бельские – это Бельские, а Малюта со своим родом - никакой не князь, просто тоже родом из Белой, где у него, очевидно, есть своё поместье. Кроме того, из последующей жизни Малюты известно, что в Иосифо-Волоцком монастыре похоронены два его деда – Афанасий и Игнатий.  Но даже примерное место его имения неизвестно: от Белой до монастыря 200 километров по прямой; вот, где-то там. Из того факта, что дворянская служба в те времена начиналась в 15 лет, делается «среднепотолочное» предположение о дате рождения Малюты – середина 30-х годов 16-го века. О происхождении рода Скуратовых также нет надежных данных, но, как мы увидим, это нам не сильно и нужно; главное – род не знатен и не богат. В какой момент условия службы заставили Григория Лукьяновича покинуть поместье, нам тоже неведомо. Однако служба в те времена не предполагала, за редким исключением для избранных, денежного довольствия; все свои потребности дворяне и помещики должны были удовлетворять сами, как раз за счет доходов своих поместий. Учитывая незначительность бельских поместий Малюты, стоит предположить, что доход этот был весьма скромен, что семье Малюты приходилось «крутиться». Это выльется впоследствии в весьма рачительный, прижимистый способ ведения собственного хозяйства уже приблизившейся к трону Марии: будучи женой Годунова, третьего (после царя Фёдора и царицы Ирины) в царстве человека,  Мария будет посылать за продуктами специальных людей по окрестным деревням, а не покупать их на московских базарах. Она будет делать запасы впрок; она лично будет руководить засолкой огурцов, капусты и грибов во дворце. И это притом, что будет склонна к запредельной роскоши во всем остальном, типа экипажей, нарядов, домашнего убранства, организации празднеств, словно наверстывая всё то, чего она была лишена в своем поместье в Белой.

                <Можно предположить, что доход бельского поместья был гораздо меньше дохода полученного впоследствии Годуновым в приданое имения в Малоярославце; совместный же доход бельского и малоярославецкого поместий составлял уже в бытность Годуновых женатыми 1757 рублей в год. Отсутствие довольствия для служилых людей красноречиво описывает «диссидент и очернитель» Андрей Курбский, рассказывая о взятии Казани, где он командовал полком Правой руки. Его полк должен был сам добывать себе пропитание, отчего страдали как воины, так и жители окружающих Казань деревень. Кстати, еще ремарка о Курбском: род этот также вел свое происхождение от Рюрика, только не от московского его дома, а от смоленско-ярославской ветви; родовое село Курбских – Курба – древнейшее село ярославских удельных князей. Говоря о том, что со смертью Федора Блаженного прервался Рюриков род, надо иметь в виду, что прервался Московский Дом Рюрикова рода, тогда как другие потомки Рюрика продолжали существовать и плодиться. Да и теперь продолжают.>

                Семья Григория Скуратова-Бельского, на момент его достоверного появления уже в составе опричного войска Грозного в 1567-м году, состоит из жены Григория, Матрёны (Марфы) Степановны, о которой практически неизвестно ничего, за исключением того, что она примет в конце жизни монашеский постриг в Новодевичьем монастыре, где и умрет в 1602-м году, и их детей. Единственный мальчик, Максим по прозвищу Горяин, умрет в весьма молодом возрасте, но, судя по всему, тоже успеет немного послужить царю-батюшке. На всякий случай: персонаж с таким именем в «Князе Серебряном» А.К.Толстого целиком вымышлен автором, а прозвище «горяин» в те времена было синонимом нынешнему «горемыке».  И еще будут четыре дочери:  старшая Екатерина (её Википедия и целый ряд других источников зовут Анной), вторая – наша Мария. Третью те источники, что называют первую Анной, зовут Екатериной, тогда как она упоминается и как Екатерина, и как Христина. Какое-то из этих имен могло быть впоследствии иноческим; впрочем, то же может относиться и к первой, – Анне. А чтобы и дочерей, и источники, не обидеть, давайте я буду называть первую – Екатериной-Анной, а третью – Екатериной-Христиной. И была еще четвертая дочь, достоверного имени которой также не сохранилось, но ряд поздних и литературных источников зовут ее Еленой.

                При достаточно скромном поместном доходе и в отсутствие Григория Лукьяновича, Марфа Степановна сумеет дать девочкам вполне приличное для тех времен образование: она обучит их и грамоте, и ведению домашнего и поместного хозяйства, и рукоделию. Последнему – в весьма недурственном объеме, что позволит Марии, став сначала придворной дамой, а потом и царицей, по примеру «старшей» Ирины Годуновой организовать у себя в новом поместье, а потом и во дворце, великолепные мастерские. Только шиться в этих мастерских, в отличие от Ирининых, обшивавших сирых и убогих, будет одежда, а также всё остальное, - шторы, полотенца, постельное бельё, обивка интерьеров, - для нужд самой Марии, ее поместья и дворца, ее слуг и сопровождающей ее на богомолья многочисленной свиты и челяди. И, конечно, для мужа. Когда Годунова выберут царем, он приоденется, а затем станет «моделью» «модного дома» царицы, а  последний станет законодателем европейских мод. Необычные, вычурные, изысканные, но достаточно стильные одежды нового царя будут отмечать все, посещающие Годунова послы и купцы, коих будет немало. Впрочем, и в Ирининых мастерских, и в мастерских Марии, будут выполнены уникальные работы в дар церквам и монастырям.

                Расхожее мнение о том, что Малюта Скуратов стоял у истоков опричнины, в корне не верно. Никаких высоких постов он долгое время не занимал, постепенно выслуживаясь с самых низов рядовых опричников, и к 1567-му году, когда его впервые упоминают разрядные книги, занимает ранг третьего «головы» в одном из опричных полков в походе на Ливонию. Причем, голова здесь – аналог сотника, а третий означает запасной, второй заместитель. Но даже в списке «третьих голов» Григорий Скуратов – предпоследний. С переездом двора в Александрову Слободу, в опричной, «театрализованной» под монашеский орден, иерархии, в которой сам Грозный играет роль «игумена», Малюта Скуратов играет роль «параклисиарха» - пономаря. Часто полагают, что это свидетельствует о его приближенности к Грозному, но нет; всё как раз наоборот. Пономарь – служка, низовая «техническая» должность в иерархии церковной службы.  Его задача – обеспечить проведение службы всем необходимым – зажечь светильники до и погасить их после, принести воду и ладан, убрать храм перед службой и после нее, следить за чистотой и сохранностью утвари. Собственно, слово «параклисиарх» и означает «смотритель церкви», от греческого названия часовни, предела или небольшой церкви – «параклиса». Иными словами, церковный дьячок. Но вот что сближает пономаря Малюту с игуменом Грозным, так это обязанность первого звонить в колокола на службу, и любовь второго присутствовать и участвовать в колокольном звоне. По этой причине царь и его служка вынуждены видеться наедине, каждым ранним утром на колокольне. Но в любом случае Скуратов тут – низший по рангу служащий, берущийся за любую, самую грязную работу, поскольку опричнина дала ему шанс показать себя: все мало-мальски «возвышенные» роды бояр и дворян остались «за бортом» опричной службы. Вот это свойство – исполнять грязную работу с особым рвением, - и станет основой взлета Малюты на самый верх: Грозный, не сразу конечно, но сумеет это оценить, и все свои самые чёрные дела будет поручать именно Скуратову, прекрасно зная, что он не просто их выполнит, но выполнит с запредельным усердием и рвением, ибо это - единственный для Скуратова шанс.

                <Ремарка о «монашеской» атрибутике опричного «войска». Мало того, что в повседневной жизни Александровой Слободы используется закрытая, «орденская» атрибутика, появляется еще и сленг. На самом деле, появление жаргона в любом закрытом обществе – процесс распространенный и объективный, но тут он, похоже, преследует собственные цели. Во-первых, наименование каких-то общепринятых вещей и действий эксклюзивными, сленговыми словечками, сразу обозначает принадлежность их произносящего к некой особой касте посвященных, что дает посыл всем остальным слушателям к пониманию, кто говорит. А во-вторых, на жаргоне начинают обозначаться такие действия и явления, называть которые своим именем в обществе не принято, а иногда и невозможно: если сказать открыто, что ты кого-то убил, а тем более казнил, это вызовет неизбежное презрение и отвращение слушателя. Поэтому не казнил, а «отделал». Примеры собраны в том же Синодике: «По Малютиной скаске в ноугороцкой посылке отделал тысящу четыреста девяносто человек ручным усечением, и с пищали отделано пятнадцать человек, им же имена сам Ты Господи веси» [6]. Как мне кажется, когда такого рода сленг начинает появляться вдруг в обычном обществе, когда общепринятые, противные и бесчеловечные слова заменяются жаргонными аналогами, это дает прямое указание на то, что в этом обществе появился аналог черного монашеского ордена. Жди опричнины с ее фирменным «Гойда!»>