Самоцветы русской короны. Часть 2. Сюжет 6. «Из Белой в Семирамиды». Мария Григорьевна Скуратова-Бельская.

 К предисловию.

Ко вступлению в часть 2 - "На троне Междуцарствия"

К предыдущему сюжету (Ирина Фёдоровна Годунова)

Сюжет 6. «Из Белой в Семирамиды». Мария Григорьевна Скуратова-Бельская.

«Погибели предшествует гордость,

 и падению — надменность».

Библия, притч. 16: 18

                В минуты своего просветления от гнева Грозный царь истово молился, очевидно, понимая, насколько ужасно всё то, что он натворил в предшествующие просветлению периоды помутнения. Но, похоже, не только суд Божий его страшил; судя по всему, и на суд потомков ему тоже было не наплевать. Поэтому всё, что касается опричнины, Грозный царь предпочел не только забыть сам, но попытался и из памяти народной удалить под страхом кнута и экзекуций, и из хроник вымарать. В 1568 году последовал указ прекратить летописание в монастырях повсеместно, а вместе с этим доставить в Александрову Слободу рукописи летописей текущих событий, для личной правки им самим. Похоже, Иоанн Васильевич не был прилежным библиотечным абонентом: взятое для чтения и правок, назад он не вернёт. Но в результате в Александровой Слободе родится совершенно уникальный исторический труд всех времен и народов, невиданный доселе. «Лицевой летописный свод» или «Царь-книга». В его десяти томах на 10 тысячах страниц будут собраны все мировые события от Сотворения Мира и до 1567-го года, когда летописание и прервется. Фолиант будет создан в единственном экземпляре, для самого царя, будет снабжен 16-ю тысячами иллюстраций-миниатюр (потому он и «лицевой», что история там «в лицах») и, что самое невероятное, таки дойдет до нас, хоть и в разрозненном виде [1]. Но основные события опричнины, такие, как убийство Митрополита Филиппа, разгром Новгорода или казни опричных главарей, в него уже не войдут, поскольку случатся позже. Да и то, что связано с опричниной ранее этой даты, тоже останется за кадром, как и само слово «опричнина».

Летописание в Московском Царстве будет восстановлено уже при Романовых, когда, как считается с подачи Патриарха Филарета, будет составлен первый после Смуты летописный свод – «Книга, глаголемая Новый летописец» [2], - увидевший свет в 1630-х годах. Филарет также в 1620-м возобновит основанное в 1553 году Грозным, но затем им же прерванное книгопечатание, учредив при нём «прави́льню», дабы следить за чистотой древних текстов. Но «Новый летописец» охватывает период только с 1584 года, тогда как те годы, на которые пришёлся мрак опричнины, выпали напрочь и отсюда. Этот факт стал главным аргументом для целой когорты историков, посчитавших ужасы опричнины выдуманными для очернения деяний «великого» Грозного царя: немалая их (когорты) часть склонна считать Грозного идеалом, а все ужасы его «тёмной стороны» - грубым поклёпом, созданным пером, в первую очередь, Карамзина. Отсутствие летописных сведений о периоде с 1563 (и особенно с 1567) и по 1584-й год, по мнению этой части верующих в праведность Грозного, - достаточный аргумент для того, чтобы считать, что там ничего и не было. Но Карамзин не был бы историком, если бы не привел источники своей информации, и эти источники также стали поводом для атак на него самого. Раз нет летописей официальных, раз отечественное летописание в опале, - посчитал Карамзин, - надо опираться на источники внешние: свидетельства побывавших в Московии в этот период иностранцев, во-первых. Свидетельства иностранцев, побывавших в огромном количестве в период царствования Годунова, любившего приглашать иноземцев на службу в Московию гораздо охотнее, чем впоследствии «проевропейский крушитель вековой отечественной косности» Петр I, во-вторых. Эти вторые свидетели не видели событий сами, но записали рассказы помнящих  опричнину собеседников, - те, что были услышаны  как на балах и приемах, так и в кабаках и трактирах. А в третьих и самых главных, - использовать свидетельства пострадавших от опричнины, но ухитрившихся вырваться из ее лап оппонентов Грозного, которым посчастливилось «отъехать в Литву», а попросту - бежать, эмигрировать от царского посоха и Скуратовских плети, дыбы, раскаленных щипцов или осинового кола с зазубринами.  (Зазубрины нужны для более медленного насаживания на кол приговоренного, дабы помер не сразу, но помучился). Таким основным «эмигрантским» источником стали записки «первого русского диссидента» Андрея Михайловича Курбского, ближайшего соратника и военачальника царя в первом периоде правления Грозного. Андрей Курбский не только написал свои записки, в первую очередь, «Историю о великом князе Московском» [3], но и поддерживал долгое время переписку с самим Грозным, которая также опубликована и доступна. Я это всё только к тому, что сведения о происхождении и периоде взросления главного действующего лица нашего сюжета – Марии Григорьевны Скуратовой-Бельской – весьма скудны, неоднозначны и взяты вот оттуда. Но что ж поделать; род Скуратовых, возглавляемый «главным опричником» Грозного, Малютой Скуратовым, взлетел на вершину царского двора как раз в это время. Взлетел с самых, пусть и дворянских, но низов, из самых глубин провинциального помещичьего сословия. «Из грязи в князи».

<Защитники Грозного, критики Карамзина, извлекшего из глубин забвения сокрытое там опричное злодейство, дружно упрекают последнего в том, что он использует свидетельства иностранцев, коих заведомо все должны считать на Руси потенциальными очернителями. Дескать, ввиду особой роли и особого положения Руси-Московии-России, все иностранцы могут писать на Святую Русь исключительно пасквили. Поэтому свидетельства иностранцев следует считать заведомой клеветой. А что касается диссидентов, то с этих-то, право, что взять? Пышут злобой на Русь и ее правителей, поскольку, бежав, сами ее (Русь) и предали, стало быть, выслуживаются перед новыми хозяевами. Я так думаю, что повелось это с тех самых опричных времен, когда, кроме этих свидетельств, всё оказалось вымарано властной цензурой; вымарать же то, что оказалось по ту сторону кордона, было не под силу даже Грозному. Ну так надо это всё низвести в сознании масс до статуса лжи и клеветы. Вот так это и осталось с той поры и поныне. Но скажите пожалуйста, какой смысл голландскому купцу Исааку Массе что-то очернять? Он просто пишет о том, что видит сам; говоря современным языком, ведёт «тревел-блог» для своих читателей-соотечественников. Врать-то ему зачем, разве что, слегка приукрасить? Тем более, там, где Масса явно противоречит фактам, сам Карамзин его и поправляет, например, в том месте, где Масса считает Годунова неграмотным [4]. Что же до Курбского и многочисленных последующих диссидентов, то, конечно, стоит смотреть, кому адресовано сочинение, хотя и наличие недружественного адресата вряд ли сделает такое сочинение заведомо недостоверным. Но даже если еще как-то можно предположить, что Курбский писал свой труд о Грозном для новых «хозяев» (хотя странно писать полякам на московском варианте церковно-славянского языка, а о переводах сочинений князя на польский в те времена я что-то не слышал), то его письма были адресованы самому Грозному лично. Так что и тут «не стреляет». А еще давайте всё же признаем, что Курбский своим бегством не «Русь предавал», но спасал свою жизнь, и, критикуя Грозного, саму Святую Русь он чтит и восхваляет как может, и в записках, и в личных письмах.

Исследуя запретную и цензурируемую тему, вряд ли стоит ждать известий из официальных хроник: получить сведения о Большом Терроре в СССР [5] по газетным передовицам или по текстам выступлений Сталина вряд ли получится. Однако есть и общие подходы для таких периодов: как для изучения Сталинского террора невероятный материал дают тексты приговоров и акты захоронений, для опричного террора Грозного незаменим его знаменитый «Синодик опальных» [6], где им самим перечислены пострадавшие от него и его сподвижников лица, коих следует поминать в церквах. Причем зачастую с указанием имен этих самых сподвижников. Но, вообще говоря, когда в «Датском королевстве» появляется недоверие не к смыслам текстов, а только к факту их происхождения из иноземных источников – самое время задуматься, а всё ли в порядке в самом «Датском Королевстве», коль в нем  все иностранцы вдруг стали «клеветниками».>