Самоцветы русской короны. Часть 1.Сюжет 5. «Жена царя, сестра царя, любезная в царицах». Ирина Федоровна Годунова.

                Когда, в первые дни по восшествии на престол, Фёдор с Ириной провели ревизию, а замечательный Григорий Васильевич показал им, где есть деньги, они затеяли восстановление пришедшего за годы Опричнины и Порухи в ветхость Кремля. Детальный план положили на стол Фёдору. Конечно, детальный, Фёдор бы иного не принял. Положила, конечно, Ирина, зная, что именно хочет видеть муж, а в чем его нужно будет убедить. Но в этот раз Фёдор внес свои коррективы. И на башнях Московского Кремля, над тремя воротами, появились часы. Еще трое часов появились внутри Кремля. А как можно править страной, жители которой не ориентируются во времени? И теперь, когда я знаю историю Ирины Годуновой и Фёдора Блаженного, я с огромным скепсисом отношусь к непунктуальным правителям. Ничего и никогда у них не получится. Тем более обидно за  тех из них, кто интересуется историей.

                Самое удивительное в истории этого их общего правления – его «взрывной» характер. Четверть века Грозный убивал страну бесконечной войной, опричниной, казнями. Под конец своей жизни он довел страну до того, что разрушил оплот ее торгового благосостояния, бывшего все 700 лет власти Рюриковичей основой экономики, как Древней Руси, так и Московии – Новгород. И вот нет больше Новгорода, утоплен в крови со всеми своими торговыми связями и традициями. Нет выхода к Балтике – Нарва и Финский залив уступлены шведам. От репрессий царя, от бесчинств его войск, от перманентных боевых действий по всему северо-западу и западу, убежали все, кто мог убежать: и разорившиеся дворяне, и живущие в постоянном ночном страхе бояре, и полуголодные обнищавшие крестьяне. Новгородские земли обезлюдели на 90 процентов; пашни заросли не то что кустами, но уже и деревьями. Центральные земли – Тверские, Московские и Владимирские (а Владимирское Ополье – хлебная житница тех времен, снабжавшая зерновыми всё Русское Царство до Новгорода включительно) тоже в запустении: убежавших отсюда – половина населения; половина пахотных земель за четверть века стали уже лесами. Одним словом, Поруха. И с этим надо что-то делать.

                Можно, конечно, все, последовавшие за этим действия правления Ирины и Фёдора отнести к исключительной прозорливости и гениальности Бориса Годунова, как это сделал Патриарх Иов, с легкой руки которого все и стали так считать. Но дальнейшие, по смерти Фёдора и пострига Ирины, единоличные действия Бориса, приводят совсем к иным результатам; в его правление ошибки следуют одна за другой, и всё, что будет построено нашей троицей совместно, очень быстро снова придет в упадок. Так что оставьте Иова с его выводами; гениальные решения в этот период принимали Ирина с Фёдором, а Борису их оставалось только исполнять. Впрочем, надо признать, что в исполнении правильных и уже принятых решений и он был гениален.

                Новгорода нет, торговля встала. Но единственный торговый партнер, которого не погубил Грозный – Англия – остался. Маниакальное желание Грозного под конец жизни породниться с английской королевой Елизаветой вылилось в преференции английской торговле. Этого партнера обидеть Грозный не успел, (хотя попытался силами братьев Щелкаловых), а воевать с Англией не позволила география. Вот эту торговлю и развивают, в первую очередь, Фёдор с Ириной. Куда бежали недобитые опричниками новгородцы? На север, на Двину и в беломорское Поморье. И выход по Двине в море остался в руках Московии. Вот туда и направляется энергия наших правителей. Уже в 1584 году – год смерти Грозного – здесь закладываются порт, крепость и город. Архангельск. На долгие годы, до Петра I, именно Архангельск поднимет выпавшее из рук убитого Новгорода знамя европейской торговли Московского царства, пока его не убьет следующий диктатор в угоду своему детищу. А заодно основание Архангельска покажет путь, каким можно попытаться возродить лежащую в руинах Порухи страну. И тут нет никаких сомнений, что автор проекта такого возрождения – Ирина.

                Помните детское увлечение Ирины великими женщинами? Динарой, Еленой, Ольгой? Вряд ли этими тремя персонажами ограничился круг ее «женских» интересов. То, каким путём началось возрождение Московии после Порухи, совершенно однозначно указывают на исторические примеры из жизни царственных женщин. Ирина задумывает возрождение по образу и подобию аналогов из прошлого – как это сделала Софья Витовтовна со Смоленском (см сюжет 2), а Глинская – с «губной» реформой (сюжет 4). Ирина задумывает, Фёдор просчитывает шаги, правит и одобряет, Борис – реализует. Если нет возможности препятствовать стихийному движению – его надо возглавить и увести за собой (Глинская). При этом надо оставить стихийному движению максимальную свободу и автономию, ставя лишь ограничители и назначая бонусы при правильном направлении развития (Софья Витовтовна). Ну, и все должно быть мирно и по любви (все остальные женщины – княгини и царицы). Так куда убежали из опустевших, обезлюдевших центральных регионов их жители, бояре, дворяне, крестьяне? На окраины (украины в тогдашнем языке), подальше от войны и от центра, куда не дотянется рука царских карателей. Места окраинные и дикие, подверженные нападениям извне. Но и людей убежало много, да и убежавшие – не робкого десятка; могут и самоорганизоваться, и за себя постоять, особенно при внешнем нападении. Вот тут и делается гениальный ход: царь объявляет, что никого не собирается возвращать обратно насильно. Что убежавшие не являются с точки зрения царской четы ни предателями, ни изменниками; власть признает, что произошло это ради спасения жизней бежавших. Но надо жить дальше: боитесь возвращаться – хорошо, живите на новых местах. А царь прощает всех бежавших, в том случае, если беглые подтверждают своё подданство царю и считают те территории, на которых они оказались, территориями Московии. И если это так, то царь разрешает им объединяться для обороны извне в отряды, избирать себе командиров, и даже готов помогать вооружением. Более того, такие отряды царь считает своими, находящимися на царской службе частями, а их участников – служилыми людьми. Служилым людям положено довольствие, зарплата. Но в казне денег мало, поэтому этим служилым предлагается брать в качестве оплаты землю, строиться на ней и возделывать ее, и царь подтверждает право собственности на такие земли и их дальнейшее наследование. Можете смело заменить в этом абзаце «царь» на «царица», но добавить за подписью «царь» непременное требование: все эти земли должны быть описаны, права на них зафиксированы, а наследование прописано в книгах и грамотах, ибо во всем должны быть порядок, точность, расчет и уверенность в справедливости.

                В результате этого возникают два глобальных результата: появляется целый класс новых служилых людей, помилованных и обласканных на самом высоком уровне – городовое казачество. Конечно, не все поверили царю:  этому царю можно было верить, а вот следующим – не очень. Но немногочисленные не поверившие и здесь есть, поэтому вместе с городовым, служилым казачеством, появится казачество вольное. Но и то, и другое станет надежной опорой власти на своих окраинах и движущей силой дальнейшего расширения территорий и приращения новых земель. А другой глобальный результат – массовое строительство крепостей и городов в украинах – на окраинных пограничных территориях, оказавшихся заселенными беглецами, зафиксировавшими и раздвинувшими своим бегством границы Московии. Причем строительство большей частью силами самих новоиспеченных служилых людей; казна здесь ограничивается лишь самой необходимой помощью. Вот ведь как оказывается: никого с колен поднимать не нужно, достаточно лишь убрать сапог с горла подданных – и с колен сами встанут, и себя обеспечат, и заживут припеваючи, да еще и царя с царицей станут за это славить, причем совершенно искренне, без разнарядок сверху.

                < Ложка дегтя. В последний год своего правления царь ограничит перемещение крестьян и увеличит время их сыска и возврата: всё же, рабочие руки нужны и в опустевшем центре. Потом это послужит дальнейшему закручиванию гаек и выльется в крепостничество. Но в этот момент для крестьян еще не всё так жёстко, а для остальных – практически полная свобода.>