Самоцветы русской короны. Ч 2, сюжет 7. "Наяснейшая Марина Юрьевна всеа Руси". Марина Мнишек. Сцена 1-я, "Взлет и падение"

                Развязка наступила 17 мая, в субботу. Тут, правда, есть разночтения в датировках между польскими и московскими источниками, но по совокупности описаний верны, скорее, польские. В этот день ранним утром Москва огласилась криками «Пожар! все в город!», и горожане ринулись в Кремль. Охрана дворца была сметена мгновенно, Петр Басманов, попытавшийся руководить польскими и немецкими охранниками, тут же был убит. По одной из версий убит он был лично Михаилом Татищевым, ждавшим во дворце еще с вечера развития событий. То ли по законам природы, то ли по иронии Судьбы, свободу у Лжедмитрия для Татищева выпросил незадолго до того именно Басманов. В палаты Лжедмитрия вошел отряд Татищева; по одной из версий царь был убит сразу, по другой, видя, что приходит конец, Лжедмитрий выпрыгнул в окно, где его взял под охрану отряд верных царю стрельцов. Но сопротивляться хлынувшей во дворец толпе стрельцы уже не могли, и единственное, что они могли сделать для своего царя – отвести, для успокоения толпы, в ближайший к палатам Воскресенский монастырь, где жила царица-мать, инокиня Марфа. Но в этот раз Марфа не узнала сына, подписав тому смертный приговор. Впрочем, свидетелей этих событий было такое множество, что и версий тоже достаточно, тем более что усилиями Блаженного, Годунова и даже Лжедмитрия грамотность на Руси вошла в моду. Так что все свидетели, обладавшие умением записывать свои мысли, этим и воспользовались, оставив нас гадать, что там правда, а что – вымысел. Так что грамотность – не всегда залог истины. Впрочем, одна из версий говорит о том, что Марфе Нагой был предъявлен не царь, а его тело, на что она ответила весьма неоднозначно: «спрашивать надо было, пока он был жив, а теперь, когда его убили, он уже не мой сын» [19]. Впоследствии тела́ Лжедмитрия и верного ему Басманова выставят на всеобщее обозрение «на Пожаре» (варианты – «на Рынке» – Красной площади, на Лобном месте). В рот царя вставят польскую дудку, и народ будет подходить, пинать, плевать и еще по-всякому выражать своё презрение Самозванцу. А на грудь его положат маску и будут говорить, что она была в покоях царя вместо икон. Воистину, дистанция от всеобщей любви до всеобщего презрения – всего лишь год, а по факту – и того меньше. Но даже демонстрация массам поверженного царя не спасет организатора переворота и будущего «камерно избранного» царя Шуйского от следующего слуха. Убили, да не того. И появится второй Лжедмитрий. Что же касается Марины Юрьевны, то ее пока сложно заподозрить в обмане или даже излишней поверхностной вере в чудеса спасения Лжедмитриев на Руси. Видеть ни смерть мужа, ни его тела, она не могла никак. А верить в то, что твой муж остался жив, наверное, свойство всех женщин вообще.

                Расправившаяся с царем толпа ринулась в покои царицы. Но за 9 дней, что Марина Юрьевна провела в Московии, запомнить свою царицу в лицо народ не успел. А по случаю раннего утра все обитательницы женской части дворца были сонны, растрепаны, не умыты и не накрашены – все на одно, перекошенное ужасом, лицо. Говорят, Марину видели еще до убийства царя, но толпа пронеслась мимо, лишь столкнув царицу с лестницы, как помеху. А когда дошел черед до женской части, то в покои уже рвалась чернь. Камердинер царицы, Ян Осмольский, попытался остановить толпу, но был растерзан. Перед чернью оказались богатые царские палаты и простоволосые юные барышни, судьбе которых не позавидовать; покои были разграблены, а фрейлины, говорят, были изнасилованы все. Марину спасли три, совпавшие разом, случайности: ее маленький рост и миниатюрное телосложение, ее смекалка и то, что среди всех, стройных и красивых, простоволосых барышень, была одна гофмейстерина столь огромного роста и столь пышного телосложения, что на нее не позарились нападавшие, а Марина легко уместилась у нее под юбкой.

                После первых минут абсолютного хаоса и после расправы над царем, во дворце появились бояре, урезонившие простолюдинов понятными последним методами (не без потерь в живой силе последних). Оставшихся поляков, включая Марину, отбитых у нападавших фрейлин и всю ее свиту, взяли под охрану, а разбросанные драгоценности сдали в казну. Чудесное спасение Марины впоследствии также стало аргументом в пользу того, что мог спастись и царь, раз спаслась царица.

                В ночь убийства Лжедмитрия в Москву пришли сильные морозы, были убиты посевы и даже трава, и ужасы голода недалекого прошлого вновь ожили. Только теперь это связали не с тем, что наделали горожане, а с тем, что тело Самозванца всё еще не убрано. На всякий случай, пошли дальше: отвезли к Котлам (помните, где Фёдор и Ирина татар прогнали) и там сожгли.

                Оружие, оставшееся у поляков, если и не спасло их от последующих мытарств, то, по крайней мере, сохранило им жизнь. Разбросанные по всему городу места жителей недавних свадебных гостей  - Мнишков, Тарло, Вишневецких и прочих, сразу стали очагами польской самообороны. К главному такому очагу, городскому поместью, где располагался Юрий Мнишек, и направился цареубийца, думный боярин Михаил Татищев. Но тут возымела действие прагматичность обеих сторон: новому хозяину положения, Шуйскому, смерти поляков были не нужны, тем более, столь высокопоставленных, как Мнишки и королевский посол Олесницкий. И полякам было очевидно, что сопротивление обязательно приведет к жертвам, а непредсказуемое московитское народное движение может их и вовсе погубить. В результате рождается компромисс: поляки берутся под усиленную охрану, которая гарантирует им жизнь. Но не свободу, поскольку есть опасения за их жизнь от московитской стихии. Но и пленниками они не являются, в знак чего им оставляется оружие. Впрочем, об оружии идет отдельный торг, и жесткая позиция Мнишека заставляет Татищева принять его требования.

                Взятая под охрану во дворце Марина Юрьевна ничего не знает ни о муже (кроме сообщений о его смерти, не подтвержденных ей ничем), ни об отце. Впрочем, когда немного улеглось, Мнишеку было разрешено выйти за пределы своего двора-крепости и посетить в Кремле Марину Юрьевну. Но так дочь с отцом и жили порознь, Юрий Мнишек в своей окруженной резиденции, а Марина – в Кремле, вплоть до избрания на царство Василия Шуйского. Но сношения отца и дочери происходило теперь ежедневно. Еще не избранный царем Василий Шуйский чуть ли не первым указом распоряжается, чтобы в Кремль для Марины Юрьевны, отказавшейся употреблять русскую пищу окончательно, доставлялись бы блюда, приготовленные в доме ее отца. 1 июня (22 мая) произойдет коронование Шуйского, а уже на следующий день, 2 июня (23 мая), Марину Юрьевну со всей ее свитой отправят к отцу. При отъезде из Кремля  у нее отнимут под опись все, оставшиеся после грабежа в день убийства царя, драгоценности, но восемнадцатилетняя царица не сильно расстроится. Слава Богу, жива, и, слава Богу, едет к отцу. Единственным подарком, который она попросит вернуть, будет арапчонок с обезьянкой.