Самоцветы русской короны. Ч 2, сюжет 7. "Наяснейшая Марина Юрьевна всеа Руси". Марина Мнишек. Сцена 1-я, "Взлет и падение"

В чине венчания Марины на царство останется одна существенная заковырка,  которую отметят все московиты, которая обидит духовенство и станет, вообще говоря, первой серьезной «костью в горле» новой царственной пары. Оба супруга в конце церемонии откажутся от причастия Святых Тайн, видимо, в угоду полякам, помнящим о явном католичестве царицы и тайном – царя. Но угода полякам обернется недоумением и великой печалью православных московитов, и, по моему скромному мнению, запустит механизм бед, приведших к катастрофе. Как ни стремились они обойти межконфессиональные различия, но о них и споткнулись. Спустя те же самые девять дней о случившемся выскажется и инокиня Марфа,  поставив своей названой дочери в вину не отказ от причастия, но тот факт, что Марина следовала православным обрядам, не крестившись, что, по ее мнению, было равносильным осквернению храмов и святынь.

                Все это будет через 9 дней. Собственно, все оставшиеся 9 дней жизни Самозванца и триумфа «царицы всеа Руси наяснейшей Марины Юрьевны» - один сплошной бесконечный праздник, всецело отдавшись которому царственные супруги забыли обо всем, включая меры элементарной осторожности. Но день 8 мая закончился торжественными проводами новобрачных в «постельные хоромы».

                Уже на следующий день начались «лихие торжества». День 9 мая, когда московиты отмечали Николу Вешнего, начался с барабанного боя и звук труб на рассвете, перешедших в песнопения привезенного из Польши хора. Что совсем повергло в шок горожан: какие еще песнопения в день Николы, когда надо усердно молиться и в церкви ходить? Но нашей паре не было до того дела. Здесь же начались и первые ссоры и стычки, причем как на царском приеме, где конфликт королевского посла Олесницкого перекинулся на самого царя, так и на улицах. На пиру Олесницкий и Мнишек потребовали для посла места за королевским столом, что было принято в Польше и не допускалось в Московии, а, получив отказ, поляки покинули пир. Переглянувшись, молодые супруги переоделись в польские платья и пустились плясать, а пляски, наряду с польскими платьями, оскорбляли религиозные чувства оставшихся московитов. Но царь еще подлил масла в огонь, объявив, что будет поступать так, как считает нужным, не считаясь с мнением окружающих. Дескать, все, требуемые ортодоксальным обществом обряды он уже выполнил вчера, а сегодня и впредь он будет поступать так, как нравится ему и его новой супруге. Марина дальше будет появляться, в основном, в польском платье.

                Еще через день Марина принимала патриарха и духовенство. И все бы ничего, только снова в польском платье. А царь тем временем решил устроить пир и польским солдатам (жолнерам).  Для них были приготовлены отменные польские блюда, особенным изыском которых была вареная и жареная телятина. Русская часть поваров пришла в оцепенение: на Руси в те времена есть телятину было нельзя, она считалось едой нечистой. Но царь наворачивал, под солдатские здравицы, эту телятину за обе щеки, а разошедшийся молниеносно слух о том оброс и объяснением: царь-то не русский, а польский! Но московиты и это стерпели, до поры, до времени, конечно.

                12 мая танцы были до утра. Танцы в Московии вообще были не приняты, а тут - практически без остановки. Марина вошла во вкус царствования; она снова в польском платье, хотя царь и попросил было ее одеться по-московски и сам, наконец, принял надлежащий московиту вид. Но Марина жестко ему ответила, что будет так, как хочет она и распорядилась готовить снова польские блюда. Блюда готовили повара Марины, а всех, приглашенных в этот день к продолжающемуся празднику, обслуживали ее же, польская прислуга. В этот момент прислуга и разложила к блюдам принятые в Польше и невиданные доселе на Руси вилки, так что первые дни царствования Марины ознаменовались и крутым поворотом состава русских столовых приборов. Вилка на Руси имеет своё начало с этого самого места. Но горожане начали уже роптать в открытую, что «царь – поганый, он не ходит больше в церковь так часто, как раньше, живет, во всем придерживаясь чужеземных церемоний и обычаев, жрет нечистую пищу, в церковь ходит не помывшись, не кладет поклонов перед святым Николаем, и хотя с первого дня свадьбы до сегодняшнего дня каждое утро приготовляется баня, он со своей языческой царицей еще не мылся. Должно быть, он не московит, et per consequens non verus Demetrius» [17].

                В тот же день 12 мая Марина Юрьевна угощала в своих палатах московских бояр. И всё бы ничего, только это была среда, а среда, как известно всем жителям Московии, день постный. Приглашенные бояре оказались в двойственном положении: отказаться от приглашения царицы было равнозначным нанести ей обиду, принять – нарушить вековые обычаи предков. Так и праздновали на пиру: ели царицыны угощения, а потом отходили в уборные – отдать все обратно. А тут еще и вилки. Ропот шел уже по всему городу, разрастался на глазах. Масла в огонь подливали спровоцированные алкоголем безобразия. А поскольку поили вином преимущественно польских панов, их челядь и жолнеров, а те были распределены, ввиду их огромного количества, по жилищам во всем городе, начались пьяные бесчинства. Начали появляться сведения о поруганных дочерях боярских, пошли челобитные царю. Но царь  был поглощен весельем и на жалобы не отвечал, а поляки, возведшие на престол свою царицу, которой царь всячески потакает, почувствовали себя полными хозяевами в городе. «А литва и поляки в Московском государстве учали насилство делать: у торговых людей жен и дочерей имать силно, и по ночем ходить с саблями и людей побивать, и у храмов вере крестьянской и образом поругатца» [18]

                Горожане стали объединяться в самостоятельные отряды для защиты от пьяных поляков жен и дочерей, домов и церквей; но защита, как мы теперь знаем, вещь очень субъективная, поскольку выпившая компания поляков, идущая по своим делам, может показаться самостийным патрулям угрозой, которую защитники могут ликвидировать и превентивно, зная, «откуда произойдет нападение». И вот уже поляки стали ходить с охраной и не вычислять, кто перед ними – «народные дружинники» московитов, или те, кто под их видом решил напасть на самих поляков. Всё, волчок смутного недовольства в самых низах завертелся.

                15 мая Юрий Мнишек распорядился усилить охрану знатных панов – своей родни, благо, оружие у них было, а 16 мая попытался повлиять на царя. Но доклад царю, в том числе и о достигшей крайней точки взрывоопасности, оставил царя равнодушным. Всего год назад московиты привели его на трон, и та поддержка, которую ему оказывали подданные всё это время, казалась ему, видимо, бесконечной. Получив от Петра Басманова донос о том, что заговор есть и среди высшего боярства, Лжедмитрий поднял того на смех, но Басманов успел распорядиться усилить охрану царского дворца. Но исполнить это распоряжение уже не успели: заговорщики Василия Шуйского были уже во дворце.