Полумесяц со звездою

     Снова магистраль с растительностью посредине. Уже темно, и встречные машины идут с дальним светом фар. Правда, это не сильно напрягает – растительность на разделительной гасит резкий свет, а уж если «поморгать», то половина внемлет. Это вам не Китай, езда по которому в ночное время  приводит к изменению черт лица, ибо глаза превращаются в узкие щелочки, зажмуренные от дальнего света встречных, да еще и отрегулированного так, чтобы освещать бортовые номера пролетающих мимо самолетов. В первые дни китайской поездки мы экспериментировали, пытаясь сподвигнуть частым переключением своих фар встречных водителей к переключению своих. И, поскольку результат был стопроцентно отрицательный, врубили одному встречному «осветителю самолетов» полную «люстру». Эффект был обратный – авто выехало ровно посредине и встало, перегородив все и выключив весь свет. На этом мы перестали учить китайцев ездить, и стали ездить так, как привыкли сами. Поскольку Китай – другой мир, там все другое, включая органы зрения населения и реакцию организма на их раздражение. А вот Сирия – нет. Несмотря на всю непохожесть, это – наш мир, просто пошедший слегка другим путем, чем мы, мир самобытный и по-другому живущий, но наш, а вовсе  не другая планета. Даже в свете фар встречных автомобилей.

       Стрелка топлива неумолимо приближается к нулю, пора осваивать местные заправки. Вот и одна из них. Заправляться в Сирии – удовольствие, стоит заехать на станцию, как сразу бежит служащий, показывает, к какой колонке подъехать, заправляет, и остается только с ним же рассчитаться. Можно даже из машины не выходить. Но я выхожу, поскольку не знаю, с какой стороны у меня бак, да и что туда лить. Нет, что авто бензиновое, я понял, а вот какие там у него марки…  Впрочем, служащий сам показывает колонку, к которой нужно подрулить уже известным мне боком, что я и делаю. Пока идет заправка, выхожу еще раз и, на всякий случай, переспрашиваю: «Бензин?». Дядька хитро на меня смотрит, качает из стороны в сторону головой и говорит: «Дизель!». Я впадаю в транс, теряю дар речи и пытаюсь выхватить пистолет из бака, но парнишка крепко его удерживает одной рукой, а другой успевает похлопать сначала меня по плечу, а потом показать на другой край заправки, на дизельную колонку, и, хохоча, объяснить, что я ни за что не перепутаю в Сирии дизельную колонку с бензиновой, просто по ее внешнему виду. Дизельная колонка была вся в подтеках черно-коричневого цвета, со столь же маслянистой грязью вокруг, в отличие от достаточно чистой бензиновой колонки, цвет которой угадывался как белый. И даже настолько чистой, что удалось разобрать на ней цифры – не то 91, не то 93. Шутник! Потом нам встречались колонки и более цивильные, и более чистые, но я уже не заморачивался поиском надписей и цифр, и подъезжал туда, куда показывал служащий. Кстати, с заправками будьте аккуратны, они распределены вдоль трасс совсем неравномерно, поэтому запас в баке лучше иметь. Да, и заправочными туалетами в Сирии лучше не пользоваться – они, как правило, в отдельном помещении. Ощущения – как у нас от туалетов в отдельных помещениях.

Уже совсем наступил вечер, когда мы вкатились в Алеппо. Едем все время прямо, карта на компьютере переключается на подробный городской план – значит, точно, едем в центр. И видим прямо перед собой башню с часами – символ Алеппо.

Значит, надо искать ночлег. Боковая улочка. Слева – гостиница «Рамсес», она кажется достаточно крутой, около нее наряжена новогодняя елка. А почему бы не спросить? Спрашиваю про номер. После долгих раздумий называют цену – 120 долларов, и торговаться не хотят. Ну и ладно. Выходя из «Рамсеса» обнаруживаю, что машина припаркована у другой гостиницы – «Барон», которая является достопримечательностью Алеппо, поскольку в ней жили когда-то и Лоуренс Аравийский, и Шарль де Голь, и Агата Кристи. Хорошо бы попасть в такой перечень. Но, пожалуй, сначала надо «попасть в перечень», а уж потом останавливаться в гостинице «Барон». Девчонок я оставил в машине, а сам повернул в соседний с «Бароном» переулок. И обомлел от количества надписей «отель» на домах. Захожу в ближайший. Это, скорее, хостел, с комнатами на 5-6 человек и удобствами на этаже. Но есть и отдельные двух- и трехместные комнатки с удобствами по цене 20 долларов, но напоминающие больничные палаты. Не уютно, и без завтрака. А вот следующая вывеска приводит во вполне приличный отельчик Al Faisal  на втором этаже. 50 долларов, все хорошо. Селимся, припарковав машину прямо перед входом. Нарисовавшийся тут же мальчишка подхватил чемоданы, показав пальцем на машину и на парковочный автомат. Спасибо, еще нет восьми, а парковка бесплатна тут с девяти вечера до девяти утра. У парковочного автомата стоят парковщики, берут у меня купюру и опускают в автомат монетки. Все, чек под стекло, сами в номер. Блин, мы уже в Алеппо! Почему-то именно Алеппо для меня – главное ожидание  открытия Сирии в этой поездке. Я еще не знаю, почему, но мне кажется, что это ключевая точка Сирийской части. Может, потому, что это один из древнейших обитаемых городов планеты. А может, это как у нас Питер – вторая столица, без посещения которой никогда не понять страны, даже если ты десятилетиями живешь в первой. Эх, «доил ли Ибрагим свою серую корову?»

 – Паап, пойдем, купим молока. И чего-нибудь к чаю, – это Лелька. Ладно, про старика Авраама (Ибрагима) я тогда завтра поговорю.

 – Пойдем. Мамлюков будем брать? – увы. Нога у мамлюков совсем распухла. Принесем лучше им чего-нибудь в клювике.

Несмотря на вечер, улицы полны народу, лавочки открыты. Но район вокруг нас специализируется на автозапчастях, чего тут только нет. Аккумуляторы, шины всех сортов и размеров, домкраты, б/у – подшипники разных размеров и видов, подвешенные на проволоке над входом в лавки, бамперы, крылья.

Но мы идем за продуктами. Спросим?

- Excuse me? – прохожий парень явно меня не понял, но остановился и вопросительно посмотрел. Попробуем на пальцах. Но нет, парень еще раз на меня посмотрел, что-то спросил у одного прохожего, другого… Третий остановился и спросил меня на хорошем английском:

- Чем я могу Вам помочь? – а первый парень улыбнулся и пошел дальше, свою часть помощи он мне оказал.  Так будет дальше всегда, любое обращение в Алеппо к первому встречному  будет вызывать одинаковую реакцию – поиск прохожего, способного понять, и передача нас, несмышленых, ему на попечение. Куплены молоко и лепешки, сок, и даже ролтон кое кому (коньяк кое еще кому у нас пока есть), вот только фруктов не нашлось. Спросим?

В этот раз нас передали прохожему, чей английский не был идеален, поэтому, пройдя по им рассказанному пути, мы встретили магазин не фруктов, а мороженого из фруктов. Но все равно близко. Спасибо вам, сирийские ветры, что вы подули так, что привели нас сегодня в Алеппо. Я про него еще не читал – вечером вслух буду, я его еще не видел – темно, но я его уже люблю. Мне здесь комфортно. Жаль, Ирка не пошла. Кстати, аптека? Аптека оказалась в подвальчике рядом с гостиницей «Барон» и, несмотря на поздний час, работала. Тут только было чуть сложнее, поскольку, когда я исполнял пантомиму перед фармацевтом по наматыванию эластичного бинта на ногу, подозванный англоязычный помощник не сразу понял мой «belt». Но когда понял, поправил меня: «bandage» (я покраснел), поговорил с аптекарем, и тот принес мне целый набор и бинтов, и фиксирующих повязок, да еще и обезболивающую мазь впридачу.

И опять я не буду ничего рассуждать, хоть и налил уже коньячок в стакан. Про Крак уже поговорил, в Хаме потерялся, а Алеппо… Слушайте, я ведь первый день за рулем в Сирии?! Время… Алеппо… Тут я открыл книжку и начал вслух читать про то, что «Халеб Ибрахим аль-бакра аш-шахба?», и читал, пока не уснул.

         6 января. Перед завтраком спускаюсь вниз, поскольку осталось несколько халявных минут уличной парковки, которых явно не хватит на завтрак. Но попытка опустить некоторое количество монет, необходимое для стоянки в течение дня, или хотя бы  часа, неизменно заканчивается выплевыванием оных, и, покрутив головой и заглянув за все четыре ближайших угла в поисках парковщиков, я с чистой совестью отправляюсь поглощать намазанный на лепешку йогурт и хумус. Здесь к традиционному сирийскому набору наполнения для лепешек придается еще и мармелад, что достаточно вкусно в намазанном на пресную лепешку виде. Еще тут можно заменить включенный в завтрак  нескафе на нормальный кофе, причем бесплатно и неограниченно, и завтрак затягивается, приобретая черты утренней планерки, на которой мы и решаем целый день провести в городе. Поэтому девчонки идут одеваться, а я спускаюсь к машине и вижу… башмак на колесе.

     Хорошее начало второго автомобильного дня. «Доил ли Ибрагим свою серую корову?» Впрочем, служащие соседнего офиса с дверью напротив башмака улыбаются, показывают на бумажку, лежащую под дворником, а потом манят меня пальцем. Беру бумажку и передаю в протянутую руку служащего, который, глядя в нее, набирает телефонный номер. Короткий разговор, и уже через пять минут из-за угла появляется парочка парковщиков в форме, показывают на моей бумажке написанное вполне европейскими арабскими цифрами число 200, получают его в виде сирийских фунтов и снимают башмак. А потом пишут пальцем на асфальте - 100. Я вопросительно смотрю. Парковщик просит разрешения сесть в машину и показывает рукой – вперед. А потом направо, и мы упираемся в забор, ворота в котором тут же открываются. Парковка. А «100» на асфальте – это цена парковки за сутки. Здорово. Только остается осадок из-за того, что услуга по показу мне места парковки за сто стоит двести, да и как-то она мне безапелляционно была предложена. Но, может, и действительно, совпало, поскольку все же мне не хочется обвинять сирийцев в «разводках», особенно на фоне вчерашней доброжелательности прохожих и сегодняшней офисных служащих, хотя тень сомнения в виде развешенных вдоль улиц готовых к употреблению блокираторов остается. Подходя к гостинице, вижу выходящих девчонок. Мамлюк пока не хромает, идем пешком в старый город. Сначала гостиница «Барон», потом к площади Баб аль-Фарадж (вчерашняя, с часами), по улице Баб аль-Фарадж пересекаем улицу аль-Мутанаби со спящими еще продавцами в лавках,

расположенных на первых этажах двух- и трехэтажных домиков

ну прямо в точности по маршруту «Всей Сирии», и поворачиваем в параллельные переулочки. Продуктовые лавки, сменившие лавки запчастей района нашей гостиницы, уступают место мыльным

помните – в музее мыла в Бейруте нам говорили, что самое дорогое мыло – из Алеппо? Мыльные лавки сменяются чередой лавок со специями

и орешками

и выводят нас на широкую в этом месте улицу Баб Антакья

на противоположной стороне которой, за одноименными (Антиохийскими) воротами, начинается старый город. Те лавочки, что мы прошли, это просто городские кварталы, рынок начнется, как и в Дамаске, внутри старого города, а мы еще идем какое-то время по тротуару Антиохийской улицы, и снова перед нами вся самобытная Сирия.

Я, не выдержав и опередив события, уже выложил часть фоток, сделанных здесь, в посте «Лица Алеппо», простите, если повторюсь. Впрочем, прошу этот текст считать основным, а тот – вырвавшемся на волю преждевременно.

Люди в большинстве своем относятся к фотографированию их безразлично или с пониманием, но иногда женщины постарше даже закрывают лица, увидев наведенный на них фотоаппарат

Тут тоже торгуют на тротуарах

всякой всячиной, ремонтируют одежду и обувь

и тут, пожалуй, единственное место во всей Сирии, где мы встретили единственного же нищего.

Нет, это был еще не нищий, присмотритесь – он зарабатывает, затачивая ножи. Нищий на заднем плане следующего фото, за спиной колоритного друза.

Вот, чуть ближе.

Я специально остановлюсь тут. Сирия – страна бедных людей, бедность наложила отпечаток на всю философию этого народа, которая, возможно, и стала основой сирийской самобытности, предопределяя долгую жизнь вещей, домов и автомобилей, от их рождения и до самой смерти. (Тут же, на Антиохийской улице, нам попался «новорожденный» автобусик,

а во что он вырастет, мы увидим позже, на выходе из старого города).

 Но нищих тут нет, этот дядька – исключение, только подтверждающее правило. Как только я налью в рюмку коньячок сегодня вечером, я поговорю об этом. А мы через Антиохийские ворота попадаем в старый город. Сирия продолжает проходить мимо, молодая

и пожилая.

Впервые видим здесь женщин, переносящих тяжести на голове с совершенно гордой осанкой

Одна женщина несла так тяжелючую швейную машинку Зингер… Я такое видел только на слайдах отца, приехавшего из Африки и восхищавшегося африканками, которые могли нести ведро воды на голове и грациозно покачивать при этом бедрами. Вот и сирийки такие же. Нашим девушкам на заметку – что может сделать женскую походку грациозной, как не ведро воды или швейная машинка, желательно, чугунная, на голове? Войдя в ворота, попадаем на улицу Беройя. Она так называется со времен древнегреческих, так тогда назывался и сам Халеб – Алеппо, а улица Беройя была в нем главной. Теперь же это снова крытый рынок

со всеми его атрибутами, где цирюльня

соседствует с мясной лавкой.

Но вот чудо – даже около мясной лавки нет запахов. Впрочем, это если нюхать в январе. Пусть меня поправит тот, кто пытался тут понюхать чего-нибудь в июле.

            Пройдя квартал крытой улочки-рынка Беройя, попадаем на площадь перед мечетью Тутового Дерева. Ее мы рассмотрим на обратном пути, а пока пойдем по круто уходящей вверх-влево улочке

одна из дверей которой ведет  в баню, куда нас пытаются пригласить (я, видимо, в упражнениях с башмаком не посмотрел на себя в зеркало), и куда вслед за нами выстроилась очередь из женщин и девочек,

(женский день? Но нас реально туда звали!)

а другая -  в полуподвальное помещение, где располагается лавка Настоящего Портного

столь интеллигентного вида, что на обратном пути мы не поверили глазам, когда Настоящий Портной выкинул бутылку от воды, и она с грохотом покатилась под ноги посетителям бани. Улочка приводит нас на площадку на краю высокого старого города

с вездесущими мальчишками – любителями посниматься,

с видом на город новый

и, собственно, тем, зачем мы по ней поднимались. Мечеть Джами Кыкан, или Воронья Мечеть,

с двумя античными колоннами на входе и еще массой колонн, служащих камнями в стенах мечети. А одним из кирпичиков тут служит «хеттский камень» - с хеттскими же иероглифами.

Про хеттские иероглифы надо было бы в Хаме рассказать, потому что именно там на эти камни впервые обратили внимание европейцы в недалеком прошлом, но там мы были одержимы идеей найти собственную машину, поэтому было не до других находок. А тут мы стоим у хеттского камня, поэтому буквально два слова. Хетты – народ, многократно упоминаемый в Библии, ведущий, согласно Ветхому Завету, историю от правнука (ошибочка во «Всей Сирии») Ноя, Хета (Бытие 10:6). Но кроме Библии, про хеттов никто и не знал. Теперь про хеттов много что известно, что они пришли, вроде как, на Ближний Восток c Балкан, и  аж за три тысячи лет до Рождества там уже было их царство. Что они чуть ли не первыми научились обрабатывать железо, что ходили воевать Месопотамию и Вавилон, что побеждали в войне за Сирию египтян, что египетский фараон Рамсес II после битвы при Кадеше взял в жены хеттскую принцессу…  Вот, не знать бы всего этого, если бы на рынке Хамы не было бы камня с причудливым письмом. И еще четырех камней в стенах домов местных жителей. А пятый камень перед нами, лежит себе в стене мечети Джами Кыкан и играет роль кирпича. На все это обратили внимание лишь в конце XIX века, а потом в разных местах нашли еще камни, а позднее, в начале XX, и архив глиняных табличек, написанных «тем же почерком», что буквы на камне, которые смог расшифровать чешский ученый Бедржих Грозный. М-да. Камни в стене.

            Но мы по той же улочке мимо бани спускаемся вниз, к мечети Тутового Дерева (Джами ат-Тута, или Шуэйбия).

Это первая мечеть, построенная в Алеппо, при «втором праведном халифе» Омаре, и интересна она тем, что включает в себя остатки римской триумфальной арки. Давайте-ка запомним эту арку. И хеттские камни заодно, вместе с античными колоннами в стенах и на входе в предыдущую мечеть. Мне кажется, в них ключ к пониманию сирийской философии жизни. А Джами ат-Тута называлась еще мечетью щитов, потому что вошедшие в город через главные, Антиохиоские ворота воины должны были сложить свои щиты. В мечеть можно зайти – там небольшой дворик с колоннадой, отделяющей открытую часть от крытой, пол в которой застелен коврами. А дверь ведет в молельный зал, заглянув в который мы уже не пошли внутрь – там на коленях стоял одинокий мусульманин.

            Улочка за мечетью снова заполняется лавками со всякой всячиной,

товар между которыми перемещают мальчишки,

и уводит нас снова под крышу. Боковой же проулок ведет в громадный двор, с мечетью, минаретом и медресе.

И то ли это медресе действует по прямому назначению, то ли где-то поблизости есть обычная школа, но нас тут же окружает стайка пацанов, оживленно рассказывающих наперебой, сколько им лет и как их зовут.

Возвращаемся снова на центральную улочку-рынок. Вообще рынки – отдельная «песня Алеппо», они примыкают со всех сторон к Большой Мечети и представляют собой крытые улочки, идущие в разных направлениях, протяженностью чуть ли не 12 (по «всей Сирии» - 9) километров. Рынки – целые комплексы, в которых производятся и продаются самые различные товары, они занимают кварталы, с мечетями, постоялыми дворами, сохраняя при этом специализацию. Тут есть рынки тканей

и пушнины,

мыла и специй,

ковров

и золота.

Тут можно бродить часами, но мы выходим в боковую арку и попадаем… в венецианский дворик.

Чему удивляться – разные были в Алеппо постоялые дворы – ханы при рынках, были, наверное, и гостиницы венецианских купцов. Хотя, все сирийские деревянные балкончики напоминают чем-то венецианские. А тут, признаюсь, подслушал проходившую мимо экскурсию, завернувшую в подъезд и назвавшую лесенку

ведущей в покои венецианского консула.

            "Зарулив" в соседний дворик, попадаем снова к мечети. И снова позирующие пацаны, одного из которых зовут Алан.

Пока снимаем парней, к мечети начинает стекаться народ – приближается время молитвы, и обувь одного из подошедших вызывает улыбку,

а затем приводит к размышлениям, похожим на те, что были у хеттского камня и римской арки – тут вещь будет служить до тех пор, пока ее можно использовать.

Череда улочек, параллельных Беройя, с балкончиками

мимо лавок

приводит к следующему дворику, слегка напоминающему стройплощадку

Медресе Халявия, первоначально кафедральный собор Святой Елены. Внутренние пространства огромны.

Как обычно в Сирии, его история традиционна – языческий храм, на развалинах которого строится собор Св. Елены, который разрушается персами, вновь отстраивается Юстинианом, а потом отнимается у христиан, то ли за поддержку крестоносцев, то ли в отместку за осквернение исламских святынь и кладбищ во время штурма города последними. Внутри – потрясающие византийские колонны с орнаментом из листьев.

В помещении  мы одни, только группка из трех служащих во дворе обсуждает что-то,

и колоритный священник (мулла?) жестом руки предлагает следовать за ним. Мужчина, что на фото в кожаной куртке, забегая вперед, отпирает ключом соседнюю дверь, и мулла приглашает внутрь. А внутри – потрясающий резной деревянный михраб.

Спасибо, говорим мы, рассмотрев все завиточки тончайшей резьбы. Из дворика Медресе Святой Елены (Собора Халявия?) виден квадратный минарет Большой Мечети – Джами аль-Кабир (она же Мечеть Омейядов – Джами аль-Омауи), причем последнее название мне удалось выговорить без запинки, но только один раз, когда я в переулках спросил к ней дорогу. Как тут все переплелось, и как все повторяется. Мечеть Омейядов называют еще Мечетью Закарии, в память об отце Иоанна Крестителя. Чтобы попасть внутрь, надо сначала оказаться на улице Джами аль-Омауи

по которой снова проходит вся Сирия, а еще есть лавочки (в смысле, скамейки), и мы оставляем Ирку наблюдать Всю Сирию в сидячем положении, а сами покупаем билет (а как же) и принимаем с Лелькой нужный вид.

Я, правда, обещал про убранство мечетей не рассказывать, и не буду, поскольку Мечеть Омейядов Алеппо здорово напоминает свою тезку из Дамаска. Разве что там находится кенотаф головы Захарии, а не голова его сына.

На открытой части, под колоннадой, сидят рядком дервиши,

проходя мимо которых люди кладут им в руку монетку, или просто прикасаются. На выходе из мечети открывается хороший вид на одноименную улицу, чуть ли не единственную во всей Сирии, балкончики домов которой не грозят обрушиться на прохожих.

А Ирка вприпрыжку подбегает к нам. Мы-то думали, соскучилась, а она выхватывает фотик, и мы понимаем, что вовремя. Прямо на нас идет колоритная парочка.

Впрочем, то, что они держатся за ручки, мы рассмотрели только на фотографии. А остальные фото, сделанные на этом месте, можно рассмотреть в преждевременно вырвавшемся на просторы  Сети посте «Алеппо. Люди и Лица». Но это еще не все. Улица аль-Омауи должна привести нас дальше, от Мечети Омейядов, которая в Алеппо не является центром, к настоящему центру – Цитадели. Вот она, подрастающая Сирийская смена

на фоне крепостной башни Халеба, уже уверенно демонстрирующая свои знания английского, и снимать этих пацанов и радостно, и грустно одновременно – то, что у Сирии есть будущее, видно по их лицам. Но будет ли это будущее столь же самобытно? Впрочем, сомнений в том, что оно будет столь же доброжелательно, у меня нет. А пацаненок на следующем снимке чуть не расплакался – он так хотел сняться в компании друзей, но не мог оставить лавку, где отец назначил его главным.

Так мы и подходим к крепости, общий вид которой, увлекшись лицами Алеппо, я так и не снял. Придется вернуться и сделать фото в темноте.

          Крепость Алеппо находится на холме высотой 50 метров. Не ахти сколько, но это единичный холм посреди плоской равнины, и место выделяется само по себе. А местная легенда гласит, что именно на этом холме обосновался ветхозаветный патриарх Авраам (тогда еще Аврам), когда вышел по приказу Господа из Харрана в Египет. Я, грешным делом, несколько раз перечитал 12-ю главу «Бытия», на которую ссылаются путеводители, рассказывая эту легенду, и нигде не нашел ссылку на маршрут и график движения пророка. Даже ссылочки на отчет в интернете нет. Тем не менее, маршрут этот запросто мог проходить через Халеб, если, конечно, Харран – это та современная турецкая деревушка, что называет себя местом остановки и смерти отца Авраама, Фарры, на пути из Уры Халдейской. Да, занесло. Так вот поговаривают, Авраам (Ибрахим) жил некоторое время на холме, держал серую (шахба) корову и раздавал бедным (другие говорят, путникам) молоко, да так и вошло это в привычку, что стали все интересоваться друг у друга – «Доил ли?» «Халеб?» «Аврам» «Ибрахим аль-бакра аш-шахба» «серую корову». Вот и название города. Халеб – первое, аш – Шахба – второе. Вернее, Аш-Шахба называют, скорее, весь район вокруг Алеппо (это тот же Халеб на греческий лад, древние греки называли этот город Беройя), и он действительно серый. Как и сам город. И уж если строго, то правильнее Халяб, если по-арабски, а Халеб – скорее, армянское, чья диаспора во времена турецких событий называла этот город «Мать эмиграции». Я это все к тому, что бросьте вы искать, откуда растут корни, переплелись они совсем, ни за что не найдете. Покопавшись в других языках, наверняка переведете это название еще как-то. «Халаба» по-арамейски «белый». Впрочем, я с этого (про корни) начал во введении.

      Понятно, что раз это место выдающееся, то за шатром Аврама тут должны были последовательно располагаться арамейские и хеттские храмы, античный акрополь, крепости всех времен и народов. А я последовательно отошлю вас в путеводитель, поскольку мы тем временем подошли к единственным воротам, ведущим в цитадель.

Тут мы снова на входе берем экскурсовода (800 фунтов) (кстати, если повезет, то в цитадели есть русскоязычные, но нам не повезло). И два часа гуляем в его сопровождении  по крепости, проходя через Змеиные ворота в ворота Двух Львов,

дорога через которые несколько раз поворачивает, делая невозможным таран. Въездной путь за воротами становится узкой улочкой

ведущей мимо резервуаров, остающейся слева Малой Мечети (Мечети Ибрагима – конечно же, на месте камня, на котором любил сидеть патриарх, глядя, на пасущуюся корову, но, что несомненно, между камнем и мечетью на этом месте была церковь).

Постепенно мы поднимаемся выше и выше, и приходим на площадку, с которой Алеппо, как на ладони.

На следующей картинке видно несколько пустырей,

которые при проезде мимо них оказываются огромными свалками, огороженными, правда, заборами.

А город, и вправду, «аш-Шахба».

Внизу под нами полуразрушенный бастион

Экскурсовод оказывается симпатичным интеллигентным человеком и с удовольствием рассказывает, кроме истории цитадели, о том, что ему чуть за шестьдесят, у него шесть детей и пять внуков, старшему из которых 15. Это он на фоне элементов дворца,

из которого мы попадаем в тронный зал мамлюков

с потрясающим деревянным резным потолком, восстановленным по старым изображениям.

На выходе нас хватает только на то, чтобы сесть в одно из погудевших в нашу сторону такси

 и за 37 фунтов добраться до гостиницы, снимая по пути лица Алеппо

свалки, увиденные сверху как пустыри

и монстров, в которых вырастают миленькие маленькие новорожденные автобусики, виденные нами только сегодня утром на Антиохийской улице.

А потом, купив на входе в гостиницу лепешки, мы перевариваем увиденное. Примерно так.

За окном начинают спускаться сумерки, для Иркиной ноги прогулка оказалась слишком долгой, и мы оставляем ее «дома», с путеводителями и фруктами, а сами направляемся снова в центр.

Сначала проходим наш квартал - автолавочек

и мастерских.

Потом, через квартал сувенирных лавок

попадаем на огромную площадь со сквериком и фонтаном,

одинокий торговец на которой продает почему-то аквариумные рыбки, о которых кое-кто давно уже мечтает,

поэтому уходим оттуда максимально быстро, и через череду открытых улочек

и «задевая» крытые

попадаем снова к цитадели.

Ну и еще несколько снимков ночного старого города

Уже на обратном пути проходим квартал антенн, квартал водяных насосов, покупаем выпеченные при нас

лепешки, на этот раз с перцем (забегая вперед – ухх) и возвращаемся в номер, чтобы в процессе их поглощения показать Ирке ночные фотки и поделиться друг с другом тем позитивом, что нахлынул на нас в Алеппо. Коньячок?

    Мне кажется, мы постепенно начинаем понимать Сирию. Но что значит – понять? По-моему, это попытаться построить аналогию из цепочки привычных вещей. Элементарным, крайним в своем упрощении примером понимания является составление мнемонических правил. Это как запомнить, например, число е , равное 2,718281828… Ну, 2 и 7 как-нибудь запомните, а дальше – год рождения Толстого два раза. Так я и запомнил год рождения Льва Николаевича.

     Вот и то, что я напишу дальше, скорее, мнемоническое правило к пониманию Сирии, придуманное мной для себя лично, с целью упрощения. Но я ему даже придумал название – «Теория хеттского камня». Вся Сирия находится, просто географически, на месте, служившем ареной исторических событий с глубочайшей древности и до последних дней. Эти события, сменяли друг друга, как калейдоскоп, как декорации на громадной сцене, актерами на которой выступали то арамеи, то хетты, филистимляне (палестинцы?) или евреи, египтяне и вавилоняне, греки и римляне… и каждый оставлял здесь что-то свое, будь то камень, колонну или целый город. А приходивший следом «коллектив актеров» не разрушал до основания то, что можно было использовать. Так хеттский камень оказался в стене. Ну и пусть, что весь исписанный, но вполне подходящий кирпич. И эллинская колонна, раз подходит по размерам, то пусть стоит на входе в дом или мечеть. А не подходит – в стену ее, как материал. Ну и пусть, что круглый. Зачем избавляться от того, что может служить? Если швейная машинка «Зингер» продолжает шить, то пусть шьет. Ботинок тоже можно носить, если взять пару взамен прохудившегося. И Мерседес выпуска шестидесятых – пусть ездит, раз может. А не может – что в нем сломалось? Подшипник? Можно заменить. И балку в прогнившей крыше можно заменить. Нет, можно перекрыть всю крышу, но тогда придется заменить и другие, еще не сгнившие балки. А зачем, раз они еще живы? Поэтому и триумфальная арка теперь служит стеной Мечети Тутового Дерева.

      Мне возразят, что это философия бедности. Да, конечно. Но что тогда такое бедность? Мы вот тоже не купаемся в богатстве, однако зачем-то сносим то, что могло бы служить. И на его месте впендюриваем новострой, который не всегда лучше того, что было, особенно если то, что было, привести в порядок. Видимо, у нас просто не было перед глазами тысячелетних калейдоскопов, поэтому и хеттский камень не находится. Или мы не умеем его расшифровать.

Тоже и в нематериальной сфере. Те же «кирпичики» разных вер и философий тут не выброшены, а тщательно уложены в стены их собственного мировосприятия, поэтому то тут, то там встречается что-то знакомое, похожее на наше. Философия их более многогранна, она не делит людей на хороших и плохих, на черных и белых. Даже на «правоверных» и «неверных» не делит, поскольку между мусульманами и всеми остальными стоит третья, промежуточная группа, включающая огромную массу людей. Это «Люди Книги». Это те, кто признают наши общие «кирпичики» мироздания. То есть христиане и иудеи. Наверное, поэтому сирийское общество более терпимо, более толерантно, несмотря на всю кажущуюся нам одиозность их одежд – это стереотип. И, как следствие, более приветливо и доброжелательно на улицах. (Тут вот мелькнула мысль, как к этому подцепить другой, буддистский мир, но для ее подтверждения надо проехать путь от Палестины до Гималаев через Иран, Афганистан и Индию, поэтому пока забудем).

    Вот, сказал и задумался. А сирийское ли? Кто из нас не смотрел с ужасом на процессии, идущие по Большой Татарской в дни мусульманских праздников. Что вы чувствовали? Относились с пониманием? Не смешите… Я еще подумаю в процессе езды над этим, очень уж многогранный вопрос. Он, конечно же, определяется и тем, что приехавшие в другую культуру люди ведут себя по-другому, я писал об этом в Косово, но уже сейчас кажется, что проблема обоюдная. Агрессивность приезжих – не реакция ли на нетерпимость, нетолерантность аборигенов, будь они во Франции, Швейцарии или России? Об этом я, правда, тоже рассуждал уже в Испании, «оправдав» эту нетерпимость нехваткой достоинства.

     Не знаю, комфортно ли сирийцу в Москве. Но мне в Алеппо очень комфортно. Я здесь свой, несмотря на разницу в вере, философии, одежде и образе жизни. Это наш мир, просто мы когда-то пошли разными путями. Комфортно - душевно, конечно. Про физический комфорт не буду. Но, такое впечатление, что он сирийцам и не сильно нужен. Вот и точка нашего расхождения. Одни поставили целью добиться материальных благ. И добились, где войнами, а где кропотливым трудом, став «золотым миллиардом». Да, не смейтесь, и мы тоже входим в их число, а кто не верит – в эпилоге поговорим. А другие просто живут, трудятся потому, что нельзя не трудиться. Мастерят что-то в своих лавчонках, как иногда кажется, просто потому, что не мастерить не умеют. И просто не ставят себе цели жить среди благ. Что лучше? Крайности всегда хуже. Одни, добившись многого, не могут уже остановиться, сделав улучшение материального благосостояния единственной целью. И  сносят свои стены, чтобы построить другие,  даже не представляя, что там могут быть «хеттские камни». А другие смотрят на свой «хеттский камень» и не понимают, как можно жить без него, если он был тут всегда.

Такими темпами коньяк может закончиться раньше…